Детство - Василий Панфилов (2019)

Посидели мужики, надымили махрой, да и побрели по работам. А мне рано пока. Оно ведь как? У кого прислужники есть или сами всё делают, так оне с утра всё по хозяйству и выполняют. А если кто почти из господ, так те ленивы, позже встают. Ну или прихворал если кто. Вот тута и я руки свои предлагаю, значица. А ведь попервой ух как ноги бил! Все проулки оббегать пыталси.

— Ну что, помощник? — Улыбнулся Иван Ильич, — Помогёшь или сразу побегишь?

— Помогу, дяденька!

Оно ить и не тяжело работу бабскую делать, ан не отлучишься-то далеко от комнаты. Портяночники, они такие! Хорошо ишшо, что мы по соседству с такими же мужиками живём, а не с ворьём, значица, но всё едино. В любую щель пролазят, сволота такая! Как клопы.

Само важное — воды натаскать. Оно ить дяденька отлучиться далеко не может, а её много надобно. Посуду помыть, умыться с утра да в вечор. Оно вроде и немножечко, а мужиков почитай тридцать душ. Кажному по чуть, вот тебе и вот!

— Такое сегодня снилося, ну смех и грех! — Меня ажно распирает, так рассказать хотится. Так-то, при мужиках, стесняюся — ну как на смех подымут, зубоскалы? А Иван Ильич, он мущщина сурьёзный, не балаболистый.

— Ну-ка! — Не переставая отшкрябывать в тазу мисы, заинтересовался дяденька.

— Вроде как я, но взрослый совсем, — Начинаю взахлёб, — Лет двадцать поди. И здоровый! Жилистый, но плечи — во!

Руками показываю плечи, отводя их мало что не на аршин[43] от своих.

— И танцую с дружками посерёд города незнакомого.

— Не Москва?

— Не! — Мотаю головой, — Чужинцев много, то исть совсем чужинцев — арапов всяких да турок с китайцами. И одет я чудно, в рубаху без рукавов. А народ-то не плювается бесстыдству такому, а смотрит и хлопает, да денюжку даёт.

— Ишь ты! — Качнул головой дяденька, — Коленца-то хоть помнишь?

— А как же!

Хучь и сыт так, что брюхо под завязку, ажно у самого горла стоит, а показать могу.

— Ишь ты, — Иван Ильич удивлён, — А ишшо?

Коленца непростые, многие и показать-то не могу — так, словами ишшо объясняю.

— В кои-то веки что дельное приснилось, — Пушит бороду дяденька, — а то ране всё больше хрень всякая, забавки одни про телеги самобеглые.

— А это не забавка?

Дяденька протягивает руку и закрывает мне рот. Только тогда и понял, что с открытым, стоял, ну совсем как маленький! Ажно запунцовел.

— Забавка, — Дядька садится на нары, обтирая руки о подол домотканой рубахи, — но така… пользительная. Коленца-то незнакомые да антиресные. Научиться коль выкаблучиваться, так недурственно будет. На селе у нас плясунов завсегда приглашали хучь на свадьбы, хучь куда. Худо ли, погостевать-повеселиться, скусно поисть да бражкой запить? В городе-то ишшо интересней должно быть.

Иван Ильич пушит бороду и молчит долго, морща лоб.

— Вот что… слыхивал я, что певунов и плясунов первеющих купцы загулявшие любят с собой таскать. Кормят-поят, да поговаривают — денюжку дают. А?! Оно конечно не ремесло, ан кормит, и поговаривают — не худо. Здеся главное — к винищу-то не привыкнуть!

Ишь! Озадачившись, сажуся думать. Слыхал я плясунах да певунах, которых рублёвиками одаривают, но чтоб сам… Ха! А почему и нет? Кулачник я хороший, и не потому, что здоровый очень, а вёрткий и быстрый, ну чисто горностай. И ухватки отрабатываю потому шта. Может, и коленца плясовые тоже? А?!

— Егорка! — Никак знакомый голос?

— Мишка! Пономарёнок!

Стоит поодаль от входа, приплясывает в валенках стареньких да одёжке худой, что для дел по хозяйству приберегал. Так обрадовался дружку, что ажно обнялися.

— Я тебя какой день выглядываю, — Рассказывал он, вцепившись в рукав и опасливо поглядывая по сторонам. Публика здеся такая, оглянуться не успеешь, как с вывернутыми карманами очухаешься, и енто если повезёт! Многие и вовсе не очухиваются, значица, — ты здеся как? Совсем плохо?

— А давай в гости? Чаем напою! С сахаром!