Детство - Василий Панфилов (2019)

— Ну и Пахом Митричу спасибо, — Он кланяется в сторону старшего из мужиков, — что мастеру пообещал присмотреть за нами.

— Всё, всё, — Смеётся тот опосля того, как дружки мои поклонилися ему вслед за Сашкой, — уважили, показали вежество! Теперя отойдите чуть в сторонку, а то знаю я вас — галдеть будет хуже грачей, торговок рыночных переорёте.

— Енти могут! — Засмеялися мужики, — Кыш, кыш отседова!

Отошли чуть в сторонку — так, что на виду у земляков моих быть, но и не мешать им вести мущщинские разговоры.

— Народищу! — Сказал Ванька Прокудин, самый младший из нас, тараща вокруг светло-серые, чуть лупоглазые глазищи, — Мы покуда шли, так чуть не половину Москвы повидали. Идут и идут, никак не кончатся!

— Ага, — Подтвердил Архип, вытащив из-за пазухи вялую здоровую моркву, — Кому дать? У меня много! Зубы почесать-то! Народу много, то ладно. Мы-то успели засветло подойти, а кто ишшо подходит только, ноги в потьмах ломаючи. Здеся ж карьер раньше был, ну ямин-то понаоставили!

— Ох и засрут же ямины эти к утру! — Сказанул Понмарёнок, — Иные, думаю, до самого верха! Чё ржёте-то, ироды? Народищу сколько набралося? У одного из десяти брюхо прихватит, так уже… хватит ржать! Идти когда завтра за подарками, так следить надобно, что в говна не ступить!

Сидели так, разговаривая о всяком-разном и смеяся поминутно, долго сидели — сильно заполночь, наверное. Оно ведь и им антирес есть о Хитровке и хитрованцах, и мне — о дружках да жизни их. Да не мы одни такие, многие не спали.

Ну а потом всё, разлеглися потихонечку и засопели. Я чуть не последним заснул, с Мишкой и Сашкой всё разговаривал, уже лёжа. Хотел было ботинки снять, ради праздника обутые, да под голову сунуть, но передумал — больно много тут всяких-разных! На некоторые рожи глянешь — чистый портяношник, может даже и с Хитровки. Так што нет… пущай и прело ногам, да спокойней…

* * *

Встали затемно ишшо совсем, невыспавшиеся толком и подмёрзшие — на землице-то спать таково, хучь и две рогожи под спинами. Народищу! Страсть.

— Будто всё ночь шагали сюда, — Озадачился Ванька.

— А ты думал? — Повернулся к нему Дрын, вытаскивая палец из носа, Сопел себе в две дырки и даже не ворочалси, а народ-то даже ночью подходил. Гля! Поодаль чуть даже торговцы с телегами встали, квасом да чем иным торговать задумали, не иначе.

— Иди ты! — Не поверил Ванька, скатывая рогожи, которые уже начали мешать людям. В стороне, сгребая песок дырявыми сапогами, забрасывали костёр, переругиваясь с народом. Ране-то надо было забрасывать, а не когда он мешать всем стал!

— Сам иди! Да вот хоть у Егорки спроси!

— Давайте-ка собираться поскорей, — Гляжу озабоченно на людёв, которых становится всё больше, — а то и пожитки не соберём, затопчут вот сейчас, ей-ей!

— Мальцы! — Басовито позвал нас Пахом Митрич, — Сюды давайте.

Мущщина хмурится, тревожно поглядывая на людёв, да бороду комкает в жилистом кулаке.

— Не ндравится мне это.

— Да ладно, Митрич, — Успокоили его, — чегой впусте волноваться-то?

Начало светлеть и народ двинулся к буфетам, пошли и мы. В тесноте да с яминами, шли запинаяся. Если бы не мужики, то наверное бы отстали, а тогда хренушки, а не подарки царские!

Мы хорошо подошли, к буфету почти шта, остальные кто где встал. Я пока шёл, нагляделси, многие в яминах встали, места поверху не нашлося.

Тесно встали, только-только чтоб дышать можно было, и то едва. Мы в серёдке стояли, меж мужиков, а и то сдавливало. Чуть не два часа так простояли, пока не посветлело совсем.

— Раздают! Раздают! В серёдке раздавать начали! — Завопили многоголосо в толпе, и народ хлынул в ту сторону. Нас сразу сдавило и понесло, как щепки в весеннем ручье.

— Всем не хватит! — Завопила дурноматом кака-то баба близь от нас, и толпа стала ещё хужей, ещё дурней. Только рты оскаленные да глаза белёсые, чисто как у пьяниц запойных, к коим белочка наведовалася.