Всё начинается со лжи - Елена Лабрус (2020)

Генетическая экспертиза? О, да! В этом я разбираюсь. Конкретно вот в этой мутации гена PDHA1.

— Мне пришлось, — не стала я кривить душой, глядя на его напряжённо застывшее лицо. — Ксения моя пациентка. Так вы поэтому в моём кабинете?

— Хочу, чтобы вы знали. Я очень рад этому ребёнку. Очень. Да, я вёл себя с ней, как свинья. Ну а что? Девка молодая, кровь с молоком. Как загнётся с тряпкой своей, у меня аж колом стоит, терпежу нет. В моём возрасте оно знаете, уже как сложно с эрекцией, а тут такое!

Теперь он, видимо, путал меня с сексологом. Но я уже даже внутренне давно не возмущалась. Я же, простите, «врач по женским писькам». Для него — одной, в которую кроме вот такого нескромного рассказчика только я и заглядываю. С кем ему ещё поделиться, если не со мной?

— Ну, может, ей и обидно было когда, не спорю. Я особо не церемонился. А тут вот прихватило, я в Америку улетел, ей бирюльку дорогую подарил в знак благодарности, так сказать. А вернулся, она меня и огорошила.

— И вы рады? — на всякий случай уточнила я, совершенно ошеломлённая его реакцией.

— Конечно! Сын! Да мне его сейчас сам бог послал! Это как… не знаю поймёте ли вы… как искупление! Как отпущение грехов.

«Только бы он меня ещё за своего духовника не принял!» — почти взмолилась я. А то тяжесть его грехов мне вряд ли осилить. И поторопилась перевести разговор на медицинскую тему.

— Вы, конечно, говорили с генетиком? — я подняла лист с обследованием, что он мне протянул.

— Говорил, — нервно барабанил он пальцами по столу. — Прогноз скверный. Я может потому и откровенничаю так с вами, что уже смирился, пережил что ли, принял, что осталось мне недолго, а потому уже не боюсь говорить, что думаю. Всю жизнь каждое слово взвешивал, всё осторожничал, а теперь не боюсь.

— Вы дочери сказали? — может, немного и грубовато оборвала его я. Но это всё страх его новых откровений. Мне и от прежних до сих пор было нехорошо.

— Не сказал. И не скажу. Тем более она не беременна больше, — сжал он кулаки и, глянув на побелевшие костяшки, тяжело вздохнул. — Не хочу жалости. И слёз её не хочу. Она с детства редко плакала. А сейчас у неё глаза и так не просыхают. Не хочу.

— Но это же неправильно, — положила я бумагу на стол. — Она имеет право знать. Может, вести себя станет по-другому.

— Конечно, станет. Потому и не хочу, — как отрезал он. — И вы ничего не говорите. Вы бы и не знали, не окажись Ксения в вашем кабинете, правда? Ведь не знали бы? — он встал.

Скажу больше: если бы я не подумала, что отец этого ребёнка Верейский и сейчас не знала бы.

Он достал из зубов комочек резинки и кинул в стоящую у кушетки мусорную корзину.

— Нет, — качнула головой я. — Но теперь знаю.

— Тогда позвольте вам напомнить про вашу хвалёную врачебную этику, — он развернулся и навис над столом, уперев в него руки. — Даже если спросит, а у неё на такие вещи чутьё, вытрясет с сиделки, или с Ксеньки, скажите, что всё в порядке. Не подтвердилось и всё. Видите, — ткнул он в бумагу. — Здесь написано «вероятность». И она не стопроцентная.

Да, я видела эту «вероятность». Потом уже разобрала, переводя с английского, что их лаборатория действительно расшифровала ДНК, но дала мутации гена PDHA1 целых тринадцать панелей заболеваний, в одной из которых и был злополучный синдром Лея.

— Простите, Владимир Олегович, — тяжело выдохнула я. — Но я врать не буду, — а про себя добавила «больше». — Если диагноз подтвердит наша лаборатория и ваша дочь окажется носителем повреждённого гена, то я обязана предупредить Юлию Владимировну о возможных последствиях. Поэтому её на дополнительные обследования я в любом случае отправлю. А вы…