Зимнее серебро - Наоми Новик (2019)

Мы допили чай, и Эдита принесла мне скатерть, а Нолиус нарисовал, как проехать к дому панова Мотеля, и я все это унесла наверх. Герцог с Ириной стояли на балконе. Два лица, обращенных друг к другу, были что темные тени на сером небе; словно сотканные из одной нити, они смотрелись один в другого как в зеркало. Ирина ростом удалась в герцога, и нос у нее был отцовский. Я, пригнув шею, поспешила укрыться в уголке и сидела там несколько минут, пока герцог не ушел.

Ирина вошла с балкона в спальню и разложила на постели скатерть.

— Спасибо, Магра, — рассеянно проговорила она.

Она раскрыла свой деревянный ларчик. Там на дне лежала серебряная цепь и дюжина коротеньких толстых свечек. Поверх них Ирина уложила скатерть. Она касалась ее руками, но отстраненно, не задумываясь, сколько труда и времени было потрачено, чтобы соединить шелковую нить и ткань. Но ей ни к чему об этом думать — ни тогда, ни сейчас. Тогда я дала ей поспать, и сейчас пусть лучше ее мысли занимают короны и демоны. Иначе те сживут ее со свету.

Она захлопнула ларец: в покои вошел царь в окружении слуг. Он холодно глянул на Ирину.

— Тебе что, надеть больше нечего? — брезгливо осведомился он и, упав в кресло, вытянул ноги — сперва одну, потом другую. Слуги стащили с него сапоги. Царь поднялся, встал посреди комнаты — и так стоял не шевелясь. А слуги суетились вокруг него, снимая плащ, пояс, рубаху, штаны — все, что на нем было.

— У нас есть синее платье, — прошептала я Ирине на ухо.

То синее платье шила для нее я. В свадебной суматохе о нем позабыли: закончить его вовремя, чтобы положить в сундук с приданым, я не успевала, да и не годилось оно для царицы. Я его шила для Ирининых ужинов с отцом — оно оттенило бы ее толстую косу и немного сгладило бы бледность. Но Ирина умчалась в царских санях, а с нею и сундук с приданым; я же осталась одна-одинешенька в стылых комнатушках. Я знала, что скоро ко мне подселят других горничных, и все думала: хоть бы меня-то отсюда не переселяли. Я достала недошитое синее платье и вновь принялась за него. Вот закончу его, рассуждала я, отнесу его вниз Пальмире, чтобы герцогиня его видела. Дескать, и от меня ей польза есть. Поэтому платье я дошила.

Ирина согласно кивнула. Сама я за платьем не пошла. Я вышла из покоев, кликнула девчонку-горничную и велела ей принести платье из холодных комнатушек. Она ослушаться не посмела: ну как же, я теперь была важная птица, целый час гоняла чаи с Пальмирой, Нолиусом и Эдитой. Я вернулась в покои: Ирина у балконной двери глядела на лес, а царь, весь голый, стоял у камина. Ему подавали то рубаху, то камзол из сундуков и коробок, что громоздились как небольшая крепость. А он отмахивался: мол, то не так и это не этак. На нас он не обращал ровным счетом никакого внимания. И не в том дело, что мы были всего-навсего слуги. Ни Галине, ни герцогу не пришло бы в голову торчать столько времени перед зеркалом в чем мать родила, копаясь в гардеробе. Им-то небось стыдно бы стало, они бы чем-то прикрылись. А этот своей наготы нисколько не стыдится. Ему, видно, ничего не стоит выйти прямо так из покоев и предстать перед кем угодно. Хоть голым, хоть одетым — ему все одно. Одежда ему, похоже, лишь для того, чтобы тешить свою красоту. А если ни один наряд царю не приглянется — что ж, царь и так хорош. И пусть все кругом стыдливо прячут глаза и притворяются, что царь не голый.

Однако для Ирины я раздвинула ширму, сделала ей укромный уголок в покоях. Горничная принесла синее платье, и мы с нею вдвоем помогли Ирине облачиться. Закончив, мы убрали ширму. Царь наконец сподобился одеться. На нем был алый бархатный плащ, красный камзол с серебряной вышивкой; слуги обували его в нарядные туфли, расшитые вдоль швов сверкающими рубинами. Царь повернулся, неодобрительно оглядел Ирину и приказал:

— Все вон.