Московское время - Валерия Вербинина (2018)

– Не-не, ее обычно прикрепляли к важным гостям. Для групп другие переводчики есть, попроще. Конечно, совсем важных туристов ей не доверяли – Ромена Роллана, к примеру. Но вот каких-нибудь коммунистов приезжих или журналистов – запросто.

Голова у Юры уже шла кругом.

– А про семью что-нибудь знаешь?

– Знаю, – с готовностью ответила Клава. – Мать у нее и два брата, все до сих пор в деревне живут.

– В деревне? – Юра изумился.

– Ага, Бисерово называется.

– Это рядом с Москвой?

– Ну, не совсем рядом, но добраться можно.

– Погоди, но если она из деревни, как же она английский выучила и вообще…

– А она очень хитрая была. Все впитывала. Мужик у нее был, решил ее образованием заняться. У тебя, говорит, талант к языкам. С французским и немецким сейчас много кого, а вот с английским – мало. Учи английский. Ну, она и стала учить. Потом он ее сюда, в «Интурист», пристроил. А потом его замели. По пятьдесят восьмой. Она против него показания давала и вообще от него отреклась. Некоторые думали, ее тоже того, заметут за компанию. Но не замели и даже с работы не погнали.

– А как к ней тут относились?

– Бабы? Терпеть не могли. Мужики получше, это да. Интересовались. – Клава нахмурилась. – Слушай, только давай договоримся: я тебе это рассказываю вроде как под большим секретом. Никаких бумажек или, как там у вас принято, я подписывать не буду, ясно? Мне неприятности на работе не нужны. Тут все стукачи, но им не понравится, если про них тоже начнут всякое рассказывать…

– Клава, ты золотая женщина, – серьезно ответил Казачинский. – Какие неприятности? Я вообще тут кофе пью, и говорим мы… о погоде.

– О погоде? Ну ладно. – Клава улыбнулась, и на щеках ее вспыхнули такие обольстительные ямочки, что Юра на несколько мгновений напрочь утратил дар речи. – Еще о погоде рассказать? Про дождик, про облачность, про снежок? Давай, спрашивай, пока никто не пришел.

– У Пыжовой был кто-нибудь?

– В смысле, постоянный? Был, конечно. Орехов… нет, Орешников. Он в ВОКСе работает.

– Это Всесоюзное общество культурных связей? – сообразил Казачинский.

– Оно.

– Какие у них были отношения?

– Ну, какие, какие… Он пожиже, чем ее бывший, конечно. Она его при себе держала – Орешникова, в смысле, – потому что никто получше не подворачивался.

– Она сама так тебе сказала? – небрежно спросил Юра.

– Не мне, Рейсихе. Но разговор был при мне, это да. Кто ее убил-то?

Казачинский ограничился тем, что развел руками.

– Мы только это дело получили. Ее даже опознать долго не могли – нашли без документов. Не знаешь, что она могла ночью в районе Никитского бульвара делать? В гостях была или, может, родня там живет?

– Никитского… – Клава задумалась, – да нет вроде. Орешников на другом конце Москвы – на улице Чернышевского. А сама она вроде на Садовой-Самотечной.

Не Клава, а просто клад. Или кладезь. Юра поймал себя на желании расцеловать буфетчицу.

– А подруги у нее были какие-нибудь?

– Какие подруги? Я ж говорю – она сука была. Ну, вертелись вокруг нее разные бабы, которым она сбывала лишние вещи. Но это ж не подруги.

Дверь буфета отворилась, на пороге возникли две женские фигуры. Казачинский понял, что пора закругляться.

– Сколько я тебе должен? – спросил он.

– Нисколько. Не путай мне отчетность.

Юра не стал спорить, лишь оторвал кусок бумажной салфетки и написал на нем свой номер.

– Вот если захочешь мне позвонить. Днем скорее всего ответит женщина – это моя сестра. Я ее предупрежу, она мне передаст все, что ты скажешь.

– Ладно, – сказала Клава, опуская обрывок салфетки в карман своего фартука, и повернулась к новым посетительницам, напустив на себя профессионально любезный вид. – Что вам угодно?

Глава 18. Скамейка

– У меня нет системы.

– Зато большой опыт.

Из фильма «Сердца четырех», 1941