Мертвая зыбь - Юхан Теорин (2015)

Как и старик, шедший ей навстречу. Он остановился в паре метров и грустно посмотрел на Юлию. Чем-то он напоминал отца, чем именно, она не смогла бы определить… может быть, кепка, или мешковатые брюки, или белый, ручной вязки свитер. Старый морской волк, шкипер… во всяком случае, чем-то он сразу внушил ей доверие. Впрочем, старик меньше ростом, а палка свидетельствует, что он давно уже не ходит под парусом. Руки покрыты старыми и свежими ссадинами.

Юлия была уверена, что когда-то встречала этого старика, но когда и при каких обстоятельствах, вспомнить так и не удалось. К тому же тогда он и не был таким уж стариком. Один из постоянных обитателей Стенвика. Сколько их осталось?

– Здравствуйте. – Она натянуто улыбнулась. – Добрый день.

– Добрый, – кивнул он. – Уже вечер.

Он снял кепку. Аккуратно зачесанные редкие седые волосы почти не прикрывают лысину.

– Вот… заехала.

– Да-да… как не заехать. Заехать – оно надо, – сказал он на таком сочном эландском диалекте, что Юлия невольно улыбнулась.

– Здесь красиво… Меня зовут Юлия, – добавила она после недолгого молчания и мотнула головой в сторону дома. – Дочь Герлофа Давидссона. Я из Гётеборга.

Он кивнул – а кто бы сомневался.

– Ну-ну… Эрнст Адольфссон. – Он повел рукой в неопределенном направлении. – Герлофа-то я знаю как облупленного… мы и сейчас иногда с ним языками чешем.

Теперь Юлия вспомнила. Эрнст Адольфссон, каменотес. Еще когда она была маленькой, на Эрнста смотрели, как на музейный экспонат.

– А каменоломня все еще на ходу?

Эрнст опустил глаза и поиграл желваками.

– На каком там ходу… Люди иногда приезжают набрать старых обломков… мусор. А добычи-то настоящей давно нет.

– Но вы-то работаете?

– Я делаю всякие штуки из камня. Искусство, одним словом. На продажу. Можешь прийти посмотреть. Нынче-то у меня посетитель, а завтра – милости прошу.

– Может, и зайду.

Денег на поделки из камня у нее все равно нет, но посмотреть-то можно?

Эрнст кивнул и повернулся, чтобы уходить. Юлия даже не сразу сообразила, что он посчитал разговор законченным. Но у нее-то были вопросы.

– Эрнст, – тихо сказал она, – вы ведь жили в Стенвике двадцать лет назад?

Он остановился и оглянулся.

– И двадцать, и пятьдесят.

– Я просто подумала…

Она замолчала. Ничего она не думала. Она хотела задать вопрос, но точно не знала какой.

– Мой ребенок тогда исчез, – выдавила она и почувствовала, что чуть ли не стесняется своей беды. – Мой сын, Йенс… вы ведь помните?

– Еще бы. – Эрнст коротко, по-деловому кивнул. Юлии понравилось, что он не старается изобразить сочувствие. – Мы этим занимаемся. Я и Герлоф. Работаем.

– Но…

– Увидишь отца, скажи ему одну штуку…

– Какую штуку?

– Скажи: самое главное – большой палец. Вся рука – ладно, а вот большой палец не того…

Юлия уставилась на старика, пытаясь хоть что-то сообразить.

– Решим. Решим это дело… старая история, еще с войны… Но мы решим.

Повернулся и пошел. Враскачку, коротким, тяжелым шагом.

– С войны? – пролепетала Юлия ему вслед. – С какой еще войны?

Но Эрнст Адольфссон не удостоил ее ответом.

Эланд, июнь 1940 года

Телегу разгрузили на берегу до последнего камня, и тут же конная пара потащила ее наверх, в каменоломню, чтобы вновь загрузить вырубленным и уже обработанным известняком. Нудный, тяжелый труд, и уже полгода они делали все вручную: оба грузовика реквизировали для нужд армии.

Шла мировая война, а на Эланде продолжалась каждодневная работа, как и десять, и сто лет назад. Камень надо добывать, грузить на баржи и вывозить.

– Давай! – крикнул бригадир докеров Ласс-Ян Августссон.

Он командует погрузкой с борта большой лайбы «Ветер», дирижирует сухими, потрескавшимися от работы с грубым камнем ладонями. Докеры переводят дыхание в ожидании нового груза.