Мертвая зыбь - Юхан Теорин (2015)

Белая оштукатуренная церковь в Марнесе построена еще в девятнадцатом веке. Уже около тысячи лет церкви здесь ставили на одном и том же месте – старая становилась слишком тесной или разрушалась, и тогда строили новую. Эта была третьей по счету.

Кресло-каталка, постукивая на стыках плит, покатилось по кладбищенской дорожке. У входа Мария задержалась и с усилием надавила на спинку, чтобы поставить направляющие колесики на невысокий порог.

В притворе было почти так же холодно, как на улице, темно и безлюдно. Герлоф снял кепку, и Мария вкатила коляску в храм. Здесь было довольно много народу, все в темных одеждах. Тихий многоголосый гомон – служба еще не началась.

Многие поворачивали головы и сочувственно смотрели на Герлофа. Каким слабым и несчастным он, должно быть, выглядит… а что здесь удивительного – он и в самом деле слаб и несчастен. Но голова у него ясная – и это самое главное.

А ведь многие приходят на похороны, только чтобы присмотреться, кто следующий на очереди. Смотрите, смотрите, подумал он. Не дождетесь.

Скоро ему придется встать и сделать несколько шагов самостоятельно, потому что из прохода высунулась узкая белая рука и помахала ему. Астрид Линдер, в черной шляпе с черной же вуалью. Хочет, чтобы Герлоф сел рядом, – похоже, не заметила, что он не на своих ногах.

Ну что ж. Мария помогла ему встать, и он с трудом перевалил непослушное тело на церковную скамью.

– Ничего не пропустил, – шепнула Астрид. – Пока одна сплошная тоска.

Он молча кивнул и поискал глазами. Юлия не приехала.

Мария с коляской отошла к задним рядам, и в ту же минуту шум стих – зазвучала фисгармония. Кантор заиграл «Старый пастушеский псалом» Оскара Линдберга. Очень медленная, печальная, но не трагическая музыка. Эта мелодия, сколько Герлоф мог помнить, всегда звучала на похоронах. Напряжение немного отпустило, и он огляделся.

В основном старики. Из по меньшей мере ста человек три, ну, может, четыре моложе пятидесяти.

И убийца Эрнста тоже здесь. Почему-то Герлоф в этом уверен. Почему?

Рядом с Астрид – ее брат Карл. Последний в Марнесе железнодорожник. Когда в середине шестидесятых станцию ликвидировали, он открыл скобяную лавку, а сейчас уже на пенсии. Это его коллега, Аксель Монссон, в свое время свистком отправил в путь состав с Нильсом Кантом, но Карл тоже там был; он тогда уже работал на станции, был мальчиком на побегушках. Карл рассказывал Герлофу, что сам видел, как кассирша Маргит звонит в полицию, как страшным шепотом сообщает, что этот, кого разыскивают, как его, Нильс Кант… он только что взял билет на поезд до Боргхольма. Мало того, всегда добавлял Карл, и делал многозначительную паузу. Мало того – он лично был свидетелем, как задержали поезд, чтобы дождаться местного уполномоченного Курта Хенрикссона, и как этот толстый полицейский бежал, задыхаясь, по перрону, чтобы успеть настичь предполагаемого убийцу.

Карл сейчас, должно быть, единственный на острове, кто видел своими глазами взрослого Нильса Канта, но когда Герлоф начал его как-то расспрашивать, тот только помотал головой. У меня, сказал Карл, никудышная память на лица.

Чуть поодаль – целый выводок марнесских пенсионеров: бывший директор Народного дома Берт Линдгрен, он тоже, как и Герлоф, был моряком, плавал на больших океанских судах. Когда это было? Пятидесятые? Шестидесятые? Рядом с ним чемпион Марнеса по ловле угря Улуф Хоканссон, а подальше – Карл Лундстедт, полковник из Кальмара, – после ухода на пенсию он построил дом в Лонгвике и переехал туда жить.

Многие пенсионеры возвращались на остров; ничего, конечно, плохого в этом нет, но Эланду нужно другое: больше рабочих мест, больше молодежи.

Фисгармония затихла. Пастор Оке Хёгстрём, служивший в Марнесе с незапамятных времен, встал у белого гроба, на котором лежало несколько свежих роз. В руках – Библия в кожаном переплете. Он блеснул круглыми очками и серьезно оглядел присутствующих.