Бывший муж - Ирина Шайлина (2020)

Теперь — не плачет. Я чувствую, как бурно вздымается грудная клетка — ребенок никак не может успокоиться. Снова вспомнила про Илью, который орал не обреченно. Он орал — уверенно. Требуя. И он знал, что к нему придут, на руки возьмут, утешат.

— Не воображайте себя спасительницей сирот, — сказала женщина. — Катя сыта, на ней чистый памперс, она здорова. Через полчаса мы пойдем гулять. С ребенком все хорошо.

— Но она же плакала, — снова беспомощно сказала я.

Женщина устало вздохнула. Она была гораздо меня старше, скорее, отца ровесница. Советская закалка. Наверное, она и правда хорошая няня. Исполнительная. А я — слишком мягкая.

— Я более тридцати лет занимаюсь детьми. Поверьте, я знаю о них все, от и до. Ни один из моих работодателей еще не отказался от моих услуг. И да, может по вашему я жестока. А вы считаете правильным, приучать к тактильной зависимости ребенка, который при живых родителях растет, как сирота?

Я растерялась. Она была права — меньше всего мне была нужна привязанность чужого ребенка. Вспомнила раскрытый ротик у своей груди. Я потом себя успокоила тем, что младенцы в этом возрасте готовы сосать все, что им дадут, вплоть до мизинцев — рефлекс. Но сейчас вспомнила и самой страх, и свою брезгливость. Но… жалость перевешивала. Жалко только, что младенец это не котенок. Его не положишь в карман и не заберешь в светлое будущее. А если учитывать, что у меня и на котенка решительности никак не хватало…

— Вы правы, — сухо ответила я.

И устроила девочку обратно. Она обиженно всхлипнула и я почувствовала себя предательницей. На дуге, что над ребенком игрушки, я потрясла их и несколько засветилось. К счастью, у младенцев весьма не надежная память, и она сразу переключилась на лампочку.

Нашего врача не было в кабинете. Он зведовал отделением и поэтому был весьма занятым человеком, я искренне надеялась, что его внимания моему сыну хватит. Я стояла в узкой приемной и комкала в руках лист бумаги, пластиковая папка жалобно скрипела. Никак не могла решиться оставить его секретарше. Казалось — в нем нечто важное. То, что может спасти.

— Я оставлю у него на столе, — секретаршу мои страхи забавляли. — И напомню три раза.



Я решилась и отдала папку. К Илюше сейчас нельзя — тихий час. Дома отец, тягостное молчание, сигаретный дым. Наверняка — коньяк. Отец не был алкоголиком, отнюдь. Но я помнила, как иногда в детстве, к нам приезжала бабушка, а отец исчезал на выходные. Возвращался и за ним шлейфом тянулся запах сигарет и коньяка — бабушка только вздыхала жалостливо.

Поехала в офис, там уже почти никого. Мой кабинет крошечный, окно, минимум мебели, и много-много бумаги. Везде. На каждой набросок. Очень много младенцев, с которым я так и не справилась, передав его коллеге.

Села. Тихо. Могло бы быть спокойно, я любила эти моменты когда суетливая напряженность рабочего дня уходила, оставляя мне тишину и покой. А теперь… Мысли. От них спрятаться не получалось, они не давали наслаждаться, не дарили даже кратких передышек. Правда я знала один способ. Он вышибал все мысли с гарантией, правда в качестве побочки оставлял за собой вязкое сожаление и нечистую совесть.

— Нет, — сказала я сама себе. — Яна, чужой муж вовсе не таблетка от депрессии.

Глава 16. Ярослав

— Это что? — осторожно спросила Даша.

— Ребенок, — пожал плечами я.

Несчастный малыш, творение Яны. Я так и не выбросил этот рисунок. Доставал иногда, смотрел. Потом прятал с глаз долой. А сегодня вдруг решился, проклеил порванный рисунок скотчем, купил простенькую рамку по дороге, и вот — привез. Поставил на тумбу в палате жены.

— Забери пожалуйста.

Я головой покачал — нет. Дашка тяжело села в постели, потянулась к тумбе. Взяла рамку в руки, покрутила. Малышка до жути похожа на Катьку. Может поэтому Яна рисонок разорвала пополам?