Раскаленный добела - Джилл Шелвис

— Нет. Папа, пожалуйста, послушай меня. Я не пытаюсь оставить тебя или даже забыть о своей культуре. Я все равно буду любить тебя. Это просто то, что я должна сделать. Линди вернется в Сан-Диего либо Сегодня вечером, либо завтра, ты же знаешь. Я тоже хочу поехать. Я хочу быть больше американкой, и иметь печать в паспорте. Я хочу жить этим. Как и ты.

— Не говори глупостей. Теперь я мексиканец.

Она посмотрела на его белую кожу, светлые волосы, веснушки и рассмеялась.

— В душе, — сказал он. — Я мексиканец по духу, а это самое главное. Твоя мать была мексиканкой. Поэтому ты чистокровная мексиканка.

— Нет. Я наполовину американка. Я говорю на безупречном английском, ты сам об этом позаботился. Я хочу поступить там в колледж.

— Ты сказала, что не хочешь учиться в колледже. Я пытался послать тебя.

— Мехико меня не интересует. Я уже говорила тебе, что ты не хочешь слушать.

— Потому что мне здесь нравится, я чувствую себя рядом с твоей матерью. Я не могу уехать отсюда, как не могу забыть ее, и меня пугает, что ты можешь это сделать.

— Я просто хочу увидеть остальной мир.

Том слегка поник, глядя на высокую, красивую, упрямую дочь, которую любил всем сердцем.

— Ты так на нее похожа. Я хочу, чтобы ты была счастлива, как она.

— Ты хочешь, чтобы я была счастлива здесь. Но я не могу. — Она взяла его руки и поцеловала. — Я рада, что похожа на нее, папа. Она была прекрасна. — Нина потерлась щекой о его костяшки пальцев. — Но я не могу быть счастлива здесь, не так, как она. Пожалуйста, пойми.

— Нет.

Она посмотрела ему в глаза.

— Тогда мне жаль тебя.

— Ты никуда не поедешь.

— Я люблю тебя, папа.

Том смотрел, как она уходила от него и выходила из комнаты, и гадал, сколько еще он сможет останавливать ее, прежде чем отпустит. Отпустит своего единственного ребенка.

* * *

Гриффин сидел снаружи под все еще темным, опустошенным огнем небом после душа Линди, сосредоточившись на дыхании и только на дыхании. Если бы он этого не сделал, то, возможно, удивился бы тому, как реагировал на женщину после всего того времени, женщину, не похожую ни на одну из тех, кого он когда-либо встречал. Что в ней было такого, что заставляло его хотеть чувствовать снова? Может быть, он устал чувствовать себя разбитым и раненым. Может быть, в глубине души он хотел большего и был готов бороться за это.

Поскольку это была трудная мысль, он стал думать о другом, думая о предстоящем дне, о необходимости быть там, чтобы справиться с огнем.

Его желудок сжался. Снаряжение лежало у ног, он был готов идти. Во всяком случае, настолько, насколько был готов. Он полагал, что Линди не из тех, кто задерживается на прическе, макияже или других загадках, которыми женщины занимаются каждое утро. Она торопилась вернуться на холм и посмотреть, что происходит.

Ему тоже следовало бы поторопиться, но он не мог отрицать, что хотел бы сейчас сидеть на пляже в Сан-Диего, где больше всего его беспокоил прилив.

Крыльцо гостиницы было широким и прохладным, и он прислонился спиной к столбу. Когда-то он любил этот ранний час.

Теперь он обычно отсыпался в это время.

Таллула вышла из леса и направилась к нему на своих маленьких ножках. Она заскулила, и когда, наконец, подошла достаточно близко, он понял почему. У собаки была двухдюймовая рана у носа, прямо под левым глазом.

— Во что ты сунул свой нос, пес?

С жалким видом собака села у его ног и снова заскулила.

Вздохнув, он полез в рюкзак за аптечкой.

— Тогда иди сюда.

Она доверчиво придвинулась ближе, и капля крови упала к его ногам.

— Бедная малышка, — сказал он и посадил ее к себе на колени, чтобы привести в порядок, что собака позволяла ему делать лишь изредка поскуливая.