Мертвый город - Камилла Стен (2019)

Большое витражное окно над дверями церкви по-прежнему в полном порядке, за исключением того, что маленький квадрат синего стекла посередине его потрескался. Оштукатуренные стены также все еще в удивительно хорошем состоянии, блестящие и белые; двери выглядят прочными.

– Они заперты? – спрашивает Эмми, когда мы останавливаемся перед прилично пострадавшей от капризов природы лестницей, поднимающейся к ним. Она свидетельствует о том, что город давно покинут людьми; бетон ее ступенек сильно растрескался, и они сплошь покрыты сосновыми иголками.

Я поднимаюсь вверх и пробую открыть двери. Мне приходится немного надавить на них. Их створки тяжелые и разбухли от сырости и холода, но со скрипом и напоминающим стон звуком они медленно раскрываются.

Воздух внутри затхлый и пахнет плесенью, но все же здесь все обстоит не столь плохо, как в некоторых из жилых домов, – возможно, поскольку большинство окон еще целы, сырость просто не смогла пробраться сюда в той же мере, как в них. Церковные скамейки стоят рядами, их дерево потемнело от времени, а далеко впереди возвышается алтарь, на вид нетронутый. Исхудавший, истекающий кровью Иисус уставился на нас с креста пустыми глазницами. Огромный и черный, он неумолимо притягивает взгляд и значительно превосходит размерами большинство распятий, виденных мною ранее. Выполненная из дерева тяжелая фигура Христа по меньшей мере одного роста со мной. Вдобавок выглядит он до неприятного достоверно. Скулы, кажется, вот-вот, прорвут туго обтягивающую их кожу, ребра выпирают, а живот ввалился, как после многодневной голодовки. В отличие от многих других, почему-то имеющих арийскую внешность и выглядящих на удивление здоровыми фигур Иисуса на распятиях по всей стране, у этой темные волосы и явное страдание на лице. Черные глаза, хоть и выкрашены довольно небрежно, кажутся бездонными, взирают вниз пронзительным взглядом.

– Черт, – тихо ворчит Эмми. Поворачиваясь, я вижу, что она тоже не отрываясь смотрит на распятие. – Неудивительно, что люди начинают верить в сердитого бога, если он на тебя так смотрит, – говорит Эмми вроде как шутливым тоном, но явно пытаясь скрыть истинные эмоции, и не сводит со скульптуры взгляда.

Я вздрагиваю от щелчка за спиной – это Роберт фотографирует крест. Он продолжает снимать интерьеры церкви от дверного проема, а потом подходит ближе к алтарю. Потолок здесь высокий; глядя наверх, я вижу толстые деревянные балки. Но ни одно наше слово не сопровождается эхом.

Я медленно иду к алтарю. Мне нетрудно представить, как молодой священник стоит там с засученными рукавами и красным от возбуждения ангелоподобным лицом. Я настолько четко вижу его, что, кажется, уже встречала где-то. Наверняка оно принадлежит абсолютно постороннему человеку, когда-то попавшемуся мне на улице, кому-то, случайно вписавшемуся в картинку, сформировавшуюся в моей голове. Высокий лоб, светлые глаза с густыми ресницами, густые брови и маленький нос. Он напоминает ангела с картин эпохи Ренессанса. Скандинавский пророк для дремучих лесов. Он всегда был той частью рассказов бабушки, которая производила на меня наибольшее впечатление.

«Однажды, холодным ноябрьским днем, в городе появился новый пастор.

Это был молодой мужчина, едва старше тридцати лет, с гладким мальчишеским лицом. Не особенно высокий, но широкоплечий, с приятной улыбкой, благодаря которой люди быстро проникались к нему симпатией.

Он никогда не говорил, кто прислал его, и, насколько мне известно, ему никто не задавал такой вопрос. По всеобщему мнению, его направила церковь, чтобы помочь людям в трудные времена.