Преступления прошлого - Кейт Аткинсон (2010)

Амелия зашагала дальше, через «Христовы земли», бросив презрительный взгляд в сторону Розового сада памяти принцессы Дианы. И к чему весь этот ажиотаж вокруг принцессы Дианы (живой или мертвой)? В память об Оливии не было ни памятника, ни розового сада, ни скамейки — даже надгробия на пустой могиле. Вдруг, откуда ни возьмись, появилась бездомная девушка с канареечно-желтыми волосами. Она схватила Амелию за руку и потащила назад по дорожке, и Амелия подумала, что ее грабят, какой абсурд, и хотела позвать на помощь, но обнаружила, что у нее пропал голос, как в ночном кошмаре. Она озиралась, ища Джулию — Джулия бы спасла ее от этой желтоволосой, в детстве она кому хочешь могла задать жару, — но девушка продолжала тащить ее по дорожке, как упрямого ребенка. Нелепая ситуация. Амелия была по крайней мере в два раза крупнее своей похитительницы, но девушка действовала с неожиданной решимостью, кроме того, она была грязная, и бездомная, и наркоманка, и, возможно, умственно отсталая, и Амелия ее испугалась.

Собака желтоволосой бежала рядом, беспрестанно подпрыгивая и активно выражая участие. Если бы девушка хоть на секунду ослабила хватку, Амелия отдала бы ей кошелек, сумочку или что там она хотела. Амелии на ум пришли слова «кошелек или жизнь» (вот уж действительно, мозг выкидывает странные фокусы в стрессовой ситуации). Разбойница с большой дороги — вот кто она. Они, кстати, бывают на самом деле? Или это как пираты и бароны-разбойники — скорее миф, чем правда? Что еще за бароны-разбойники? Но разбойница не говорила: «Кошелек или жизнь», она говорила то же, что и обычно: «Помогите мне».

Нет, не так. Она говорила: «Помогите ему, помогите ему», указывая на толстого человека на скамейке, который хрипел так же, как Виктор перед смертью, только Виктор пассивно задыхался, а толстяк на скамейке сражался с воздухом, загребая его руками. «Помогите ему», — повторила желтоволосая, но Амелию как парализовало. Она стояла и смотрела на умирающего толстяка и, хоть убей, не понимала, как ему помочь.

К счастью для толстяка, в этот момент появилась Джулия, триумфально неся два вафельных рожка, словно горящие факелы (театральные замашки). Увидев, что происходит, она бросила мороженое, подбежала к скамейке, вытащила из сумочки ингалятор с вентолином и приставила к раскрытому, как у рыбы, рту толстяка. Потом достала мобильник и сунула его Амелии: «Вызови „скорую“!» — прямо как на съемочной площадке «Несчастного случая», но Амелия не смогла даже протянуть руку, чтобы взять телефон. «Милли, ты совсем, что ли?» — сердито бросила Джулия и дала телефон желтоволосой, которая, может, и была отсталой, и глупой, и грязной, и бездомной, и наркоманкой, но, в отличие от Амелии, сумела набрать 999 и спасти человеческую жизнь.

Джулия приготовила омлет, а после ужина позвонила в больницу. «Вроде все в порядке», — сообщила она, и Амелия сказала: «Правда?» — а Джулия спросила: «Тебе что, все равно?» — и Амелия ответила: «Да». Потому что ей и впрямь не было до него дела, теоретически — да, но не в глубине души, да и с чего бы ей беспокоиться о ком-то другом (и как ей беспокоиться о ком-то другом?), если о ней не беспокоится никто? И Джулия сказала: «Ради бога, Милли, возьми себя в руки» (что, как известно, не стоит говорить тем, у кого депрессия), и Амелия, в слезах, убежала в сад за домом, бросилась на траву и разрыдалась.