Его ответ, вот незадача, только усилил ее истерику. Джексон повесил трубку, сосчитал до десяти и нажат кнопку обратного вызова — и увидел на дисплее номер Бинки Рейн. У него было дурное предчувствие. (А хорошие у него вообще бывают?)

— Что случилось? — спросил он, услышав голос Амелии, и на этот раз она сумела выговорить:

— Она умерла. Старая ведьма умерла.

Джексон вернулся домой в час ночи. Он погрузился в серый туман недосыпа, энергии хватало лишь для регуляции внутренних функций; на девять десятых мозг и тело давно отключились. Без преувеличения, он поднялся по лестнице на четвереньках. Он не заправлял постель с той самой ночи, что провел с Ширли Моррисон, и не был уверен, спал ли вообще с тех пор. А кельтское кольцо-то у нее было на месте обручального. Сам виноват, что не спросил. «Ты замужем?» — достаточно прямой вопрос. Солгала бы она? Возможно. Женщина, которая любит детей и не может завести собственных. Не затем ли она переспала с ним, чтобы забеременеть? Боже упаси. Знает ли об этом ее муж? Женщина, которая любит детей, потеряла связь с ребенком, о котором должна была заботиться превыше всех остальных. Таня. Что-то заскреблось в уголке памяти, но он так устал, что и свое-то имя с трудом вспоминал.

Он открыл окно: в спальне было нечем дышать. Тяжелая погода. Если в самое ближайшее время этот город не спасет гроза, люди начнут сходить с ума. В день, когда исчезла Оливия, разразилась гроза. Амелия вспоминала, что Сильвия сказала тогда: «Бог оплакивает свою пропавшую овечку». Амелия вела себя еще более странно, чем обычно: причитала об Оливии, несмотря на то что нашла тело Бинки, а не своей сестры. «Причитала». Отцовское словечко. Уже год, как старик умер. Один-одинешенек, на больничной койке. Семьдесят пять лет, целый букет болезней: силикоз, эмфизема, цирроз печени. Джексон не хотел превратиться в такого, как отец.

Что же Бинки хотела ему сказать? Теперь он уже никогда не узнает. Он подумал о ее маленьком, легком как перышко теле, лежавшем посреди того, что осталось от фруктового сада, в сырой от росы высокой траве. И только под ее телом трава осталась сухой, как ее старые кости. «Пролежала несколько часов», — сказал патологоанатом, и у Джексона сердце сжалось. Он проезжал мимо ее дома, может быть, он успел бы помочь. Надо было выбить дверь, перелезть через стену. Он должен был ей помочь.

Он уже хотел задернуть шторы, но тут что-то привлекло его внимание. Это «что-то» шло по гребню стены на другой стороне улицы, пробираясь среди зарослей штокроз. Черная кошка. Если Бинки Рейн перевоплотилась, то, может, она стала кошкой? Черной. Сколько черных кошек в Кембридже? Сотни. Джексон пошире открыл окно, высунулся наружу и — он не мог поверить, что делает это, — негромко позвал в теплый ночной воздух: «Нэгр?»

Кошка резко остановилась и осмотрелась. Джексон выбежал на улицу и затормозил на цыпочках, как мультяшный персонаж, чтобы не спугнуть животину. «Нэгр?» — снова прошептал он, и кот мяукнул и спрыгнул со стены. Джексон взял его на руки и поразился, какой тот тщедушный. Он испытывал к этому драному коту странное чувство товарищества. «Все в порядке, старина, хочешь ко мне в гости?» Кошачьей еды у него не было — и никакой другой тоже, — но было молоко. Он удивился внезапному приливу симпатии к Нэгру. Конечно, вряд ли это Нэгр (м-да, кто бы его ни взял, кличку придется сменить). Кот, скорее всего, откликнулся бы на что угодно, но Джексон был так измотан, что это совпадение его доконало. Он повернулся, собираясь вернуться в дом. И дом взорвался. Ни с того ни с сего.

Как там пел Хэнк Уильямс?[117] Из этого мира не выбраться живым?

18

Амелия