Светила - Элеанор Каттон (2015)

Между собеседниками вновь повисла тишина.

– Интересно, золото туда за один раз вшили? Или на это ушло какое-то время? – гадал Гаскуан. – Боюсь, теперь уже не узнаешь.

Анна не ответила. Спустя мгновение Гаскуан поднял глаза и встретился с ней взглядом.

– С кем вы были прошлой ночью, мисс Уэдерелл? – вновь спросил он, и на сей раз Анна проигнорировать вопрос не могла.

– Я была с мистером Стейнзом, – тихо проговорила она.

– Не знаю такого, – отозвался Гаскуан. – Он был с тобой в опиумной курильне?

– Нет! – воскликнула Анна, глубоко шокированная. – Я была не в курильне. Я была у него дома. В его… постели. Я ушла ночью выкурить трубку. Это последнее, что я помню.

– Ты ушла из его дома?

– Да, и вернулась в «Гридирон», я там живу, – объяснила Анна. – Странная выдалась ночь, я была сама не своя. Хотелось покурить. Помню, зажгла трубку. А следующее, что помню, – я в тюрьме, а на дворе белый день.

Она поежилась, внезапно обхватила себя руками. Рассказывала она, подумал Гаскуан, во власти упоительной истомы, что приходит с первым румянцем любви, когда собственное «я» теряет надежную опору и, захлебываясь, отдается во власть грозного потока. Но опиумная зависимость – это не любовь, и любовью быть не может. Гаскуан при всем желании не мог романтизировать фиолетовые тени под ее глазами, ее изможденное тело, ее мечтательную отрешенность, и все равно, думал он, жутко видеть, как опиумная отрава способна достоверно, словно в зеркале, отразить восторги любви.

– Ясно, – вслух сказал он. – То есть мужчину ты оставила спящим?

– Да, – кивнула Анна. – Он спал, когда я уходила… да.

– А на тебе было вот это платье. – Гаскуан указал на оранжевые лохмотья на столе.

– Это мое рабочее платье, – подтвердила Анна. – Я его всегда ношу.

– Всегда?

– Когда работаю, – уточнила она.

Гаскуан ничего не ответил, но чуть сощурился и поджал губы, давая понять, что в голове его крутится вполне определенный вопрос, да задать его приличия не позволяют. Анна вздохнула. И решила, что не будет выражать благодарность традиционным способом: она вернет сумму залога в деньгах и завтра же утром.

– Слушай, – сказала она, – все было так, как я говорю. Мы заснули, я проснулась, покурить захотелось, я вышла из его дома, пошла к себе, зажгла трубку – и это последнее, что я помню.

– А ты не заметила ничего странного в своем номере, когда вернулась? Скажем, какие-нибудь следы того, что там побывал чужой?

– Да нет, – покачала головой Анна. – Дверь была заперта, как всегда. Я открыла ее своим ключом, вошла, закрыла дверь, села, зажгла трубку – и это последнее, что я помню.

Ей уже надоело пересказывать все заново, а в последующие дни надоест еще больше, как только обнаружится, что Эмери Стейнз ночью исчез и с тех пор его никто не видел. В связи с этим Анну Уэдерелл еще подвергнут допросу, и обычному и перекрестному, и заклеймят презрением, и поставят под сомнение каждое ее слово, и она станет повторять одно и то же до тех пор, пока история не зазвучит как чужая и она сама в себе не усомнится.

Гаскуан, который лишь недавно приехал в Хокитику, Стейнза не знал, но теперь, глядя на Анну, внезапно преисполнился любопытства в отношении этого человека.

– А мистер Стейнз мог желать тебе зла? – спросил он.

– Нет! – тут же откликнулась она.

– Ты ему доверяешь?

– Да, – тихо ответила Анна. – Доверяю так же, как…

Но сравнения она не докончила.

– Он твой возлюбленный? – спросил Гаскуан, помолчав.

Анна залилась краской.

– Он богаче всех в Хокитике, – отозвалась она. – Если ты о нем до сих пор не слышал, то вот-вот услышишь. Эмери Стейнз. Ему едва ли не весь город принадлежит.

И вновь взгляд Гаскуана обратился к мерцающей груде золота на столе – на сей раз многозначительно: для первого богача Хокитики это, конечно же, ничтожное количество.