Кукушка - Натали Дэниелс (2020)

Она расслабляется. Я выключаю настольную лампу, снимаю с нее туфли (дорогие «Рассел и Бромли»), беру в туалете из автомата бумажные полотенца, вытираю рвоту на полу и вокруг унитаза. Мою руки, смачиваю под холодной струей фланелевое полотенце, возвращаюсь к постели и прижимаю его ко лбу доктора Робинсон. Она на мгновение открывает глаза, касается полотенца и вежливо бормочет что-то в знак протеста.

Спустя минуту-другую, когда я уже решаю, что она заснула, вдруг говорит:

– Нет, он того не стоил…

А потом трогательно пытается возобновить сессию.

– Я почитала продолжение вашего рассказа. Благодарю.

Вытираю капельку рвоты у нее на подбородке.

– Там было красиво? – спрашивает она сонно. – Когда вы шли… в окрестностях Бата – красиво?

– О да, великолепно! Если не были, обязательно поезжайте!

Она улыбается и, не открывая глаз, едва заметно кивает.

– И ужин в гостинице?

– Пальчики оближешь!

– А комната?

– О да, отличная. Большая кровать с балдахином.

Доктор Р. почти уснула, но все-таки вопросительно приподнимает бровь. Такая она мне нравится, правда нравится.

– Вонючая мозгоправша… – говорю я, тихо подвигая стул к кровати.

Она улыбается. Я сажусь и осторожно глажу ее по волосам. Мы очень близко. На ее лице дергается мускул, и я вспоминаю, как лежала в нескольких дюймах от Несс на большой кровати под балдахином. Вспоминаю ее слова в уравнивающей всех и вся темноте. Она сказала, что хочет кое в чем признаться – как волнительно было это слышать! – толком не зная, почему, она завидовала моим лучшим и старейшим подругам, Элли и Грейс, завидовала любви, которую я к ним испытывала. Я поняла или притворилась, что поняла, потому что чувствовала себя польщенной, и под маской понимания скрыла неловкость. Мы поговорили о женской дружбе. Прошла целая вечность, прежде чем я уснула. Проснулась от того, что почувствовала у себя на бедре ее руку. Прислушалась к дыханию и поняла, что она спит. Наверное, думала, что я Лия. Нежность между нами нелегко загонялась в какие-то рамки. Опасное, тревожащее чувство… Но я была в доску традиционной. Женщины меня не привлекали.

– Понимаете, доктор, я никогда не хотела путаницы. Ненавижу путаницу. Ненавижу обман. Карл этого не заслужил… Если мы что-то чувствуем, еще не значит, что должны действовать.

Эта мантра, которую я раньше частенько повторяла, здесь, в стерильной комнате, звучит неискренне, мой голос – слабый хрип. Оглядываюсь и думаю о своей нынешней жизни. Всем путаницам путаница!

– Ненавижу путаницу, – тихо повторяю я, окончательно растерявшись.

Серость за окном давит на нервы. Ищу утешения у своего листка. Тот недвижим. Чувствую невероятную тоску по всему, что ушло, потеряно. Что я натворила? Куда исчезла моя любовь?

Смотрю на доктора Р. Она крепко спит и, приоткрыв рот, посапывает. Теперь, когда беспокойство и хмурость покинули ее лицо, она кажется совсем юной, почти ребенком. По-моему, в ней есть что-то трагическое. Даже во сне ее не покидает какая-то тяжесть. Глажу шелковистые волосы. Она их красит – очень дорого, – у корней заметна тонюсенькая седая полоска. Начинает негромко храпеть.

Примеряю ее жакет. Она шире меня в плечах и крупнее. Надеваю туфли; велики на размер. Хожу по комнате, чувствуя себя франтоватой, собранной и успешной. Она крепко спит. Несколько раз выбиваю ногами дробь; бабушка учила меня танцевать степ в одних колготках (мамина мама, конечно). Туфли как будто оживают. Вешаю на плечо сумку «Малбери» и похлопываю по ней ладонями в джазовом ритме. Просто удивительно, как меняет человека одежда! Я могу выйти отсюда. Проскользнуть мимо придурка у двери, пробраться по коридору. Только вот задержали бы у выхода, здесь настоящий Форт-Нокс. Я не ухожу. Не хочу. Мне нужна эта маленькая пауза в жизни.