Кукушка - Натали Дэниелс (2020)

В местной поликлинике никогда не знаешь, на кого нарвешься. Там человек шесть терапевтов, и если не указать, кого тебе надо, попадаешь к тому, у кого подойдет очередь. Моей матери, однако, было назначено. Особенный визит. В приемной толпился народ, мы примостились на скамье у стола; женщина в регистратуре, с голосом и кожей заядлого курильщика, была туговата на ухо, и я узнала про хвори соседей гораздо больше, чем хотела. Я пребывала в дурном настроении по случаю ПМС и в стрессе, но давно пообещала составить маме компанию. Когда заехала за ней, она с нетерпением поджидала меня у окна. К моему удивлению, на ней были лучшие сережки и розовое цветастое платье, точно она собралась на свадьбу. Я похвалила наряд и этим ее успокоила. Спросила, как она, мучают ли приступы головокружения. Она не слушала – небрежно, как бог на душу положит, красила губы перед зеркалом в прихожей. Уже в машине я заметила сквозь колготки, что ее голени исцарапаны, – работала в саду. В сочетании с маково-красным неаккуратным пятном помады создавался образ женщины, которой трудно будет победить в схватке с профессиональным мнением врача.

Вызывали пациента за пациентом, имена одно за другим вспыхивали на экране ярким пунктиром, мама читала вслух (и отпускала своим годившимся для театральных подмостков голосом комментарии относительно родословной). К тому времени, как на экране мелькнуло наше имя, в приемной почти никого не осталось. Из-за броских букв и разнородности пациентов мы обе почти забыли, зачем пришли. Все будет хорошо, мам.

Кабинет доктора Рис-Эванс. Эмили Рис-Эванс. Я ее знала: ее дочь училась в одной школе с Джошем. Частное и официальное общение в данном случае чересчур перемешались (я по возможности всегда записывалась к другому врачу). Мы обе смутились, увидев друг друга в первый день в детском саду, когда копались в песочнице в поисках пластмассовых игрушек с Джошем и Ханной; в последнюю нашу встречу она копалась в моем многострадальном влагалище после отслойки плаценты. Пока я сдувала песок с пластмассового трактора, в памяти всплыли неловкие воспоминания о затвердевшей, словно бетон, груди и швах на матке. Потом судьба опять свела нас в первом классе, когда Джош по уши втрескался в ее вертихвостку.

– Я самый несчастный мужчина в Англии, мамочка! – заявил он мне в слезах.

Из носа свисали сопли (так девушку не удержишь, дорогой!).

Шалава Ханна показывала трусики Эйдану О’Коннору. «Боюсь, Джош, она может показывать трусики кому захочет», – ответила я, повинуясь родительскому долгу. (Я тоже питала слабость к Эйдану, задиристому мальчишке из нашего района, который, по слухам, однажды сказал директору школы «отъе…сь» – снимаю шляпу, малый!)

Доктор Рис-Эванс (мне во что бы то ни стало нужно было сохранить официальный тон) не оценила маминых титанических усилий. Я обиделась. Дежурный комплимент по поводу моложавости или красивого платья успокоил бы ее нервы. Едва мы вошли, все внимание Рис-Эванс сосредоточилось на мне.

– Привет, Конни, как дела? – лыбясь, спросила она.

Она вообще много улыбалась и говорила сквозь зубы, как чревовещатель. Это здорово сбивало с толку. Подозреваю, что и самые мерзопакостные диагнозы она ставила с ухмылкой, сжав челюсти и помахивая рукой в резиновой перчатке. Эмили Рис-Эванс была одной их тех женщин, которые отчаянно стремятся произвести впечатление в обществе, но, к сожалению, добиваются лишь того, что действуют всем на нервы.

– Читала твое интервью с этим… как его… опальным депутатом. Мне очень понравилось.

Я пробормотала слова благодарности.

– Правда, Том считает, что высосано из пальца…