Сестры - Бернар Миньер (2020)

Но теперь у меня открылись глаза: он – это он, а я – это я, и он ничего не может мне дать. Я посвятил ему свою жизнь, а он? Что он дал мне взамен? Я перестал быть собой. Я стал атомом, частицей в толпе других, таких же, как я, в безликой и безымянной толпе фанатов… Ох, уж эти фанаты… Мне надо было раньше разглядеть истину: такие личности, как он, никогда никому не поклоняются. Они любят лишь самих себя, они слишком пронизаны собственной значимостью, слишком заняты собственной славой, собственной жизнью, чтобы интересоваться жизнями других людей. Такие, как он, принимают наше поклонение, нашу любовь как должное. А на наши маленькие жизни им плевать…

Любовь к нему ограничила, сузила мою личность… Восторженная любовь, растраченная впустую… а ведь я мог бы отдать ее другим людям: родителям, друзьям, женщине, детям… Я смотрю в небо, на миллионы звезд. Они там были задолго до моего появления на свет, они останутся там после моей смерти. И я понимаю, насколько все это абсурдно и ничтожно.

Настало время последнего ритуала поклонения, последней жертвы.

Я в последний раз сделаю что-то для тебя: я превращу тебя в легенду, которую никогда не забудут.

И когда станут вспоминать тебя, вспомнят и меня. Ты мне это задолжал…

11. Воскресенье

Аутодафе

Когда они выехали на поляну, бывшее зернохранилище было погружено в темноту, безжизненную и черную, как кусок угля. Вокруг не наблюдалось никаких признаков жизни, но машина Манделя – «Сеат Ибица» – с погашенными огнями стояла у входа.

Сервас сделал широкий разворот и встал рядом.

Фары, включенные на дальний свет, осветили каменный фасад полуразрушенной фермы, образующий букву L с деревянным зернохранилищем, почти таким же высоким и просторным, как и само здание. Стекол в окнах уже давно не было, как и ставней и дверей. Одни заржавелые каркасы сельскохозяйственных машин – колесной бороны да прицепа с высокими бортами – застыли во дворе, как уснувшие животные.

– Вот черт, – выдохнул Ланг, выпустив из легких весь воздух.

Ночью эти заброшенные, окруженные деревьями строения выглядели гораздо мрачнее и враждебнее, чем, наверное, выглядели днем. Высокое и массивное зернохранилище отбрасывало мрачную тень на утоптанную землю двора и на соседнее полуразрушенное здание.

Сервас заглушил мотор, вышел из машины и прислушался.

Ни звука, только шелестят на ветру деревья. Сыщик обошел автомобиль, открыл пассажирскую дверцу и, не говоря ни слова, вытащил писателя наружу.

– Не валяйте дурака, Сервас, – простонал тот, когда сыщик подтолкнул его к зернохранилищу, крепко держа за руку.

Между качающимися вершинами деревьев вспыхивали звезды. Нараставший в Ланге страх заставлял его все больше и больше замедлять шаг. Сервас на секунду выпустил его, достал пистолет, взвел курок и направил оружие на романиста, указав на широкий зияющий вход.

– Ну! Входите.

Ланг посмотрел на него. Луна освещала его испуганное лицо.

– Нет.

Ответ был решительный. Он наверняка был уверен, что сыщик не приведет свою угрозу в исполнение. Но тут без предупреждения, быстрым, как укус змеи, движением ему по губам прилетело рукояткой пистолета. Послышался хруст, и Ланг вскрикнул.

– Входи…

Писатель согнулся и сплюнул кровь на покрытую пылью землю. Осторожно потрогал разбитые зубы и испуганно взглянул на Серваса, который, между тем, направил прямо ему в лицо слепящий луч фонарика.

– ВХОДИ!

Скрепя сердце, Ланг повиновался. Мартен шел за ним. По согнутой спине писателя, по втянутой в плечи голове можно было догадаться, что тот покорился, но все еще не верит, и ему очень страшно. Вдруг Сервас на что-то наступил. Под правой ногой у него оказалось что-то плоское и мягкое. Он на секунду опустил луч фонарика на носы своих ботинок.

Он наступил на книгу…

На роман, надписанный Эриком Лангом.