Элиза прошла на кухню. Грязная посуда была свалена как попало, на плите стояли облепленные жиром сковородки, мусор едва не вываливался из ведра. Дома ли мама или еще в больнице? Элиза заглянула в гостиную и обнаружила там точно такой же беспорядок. Похоже, маму увезли в больницу внезапно, и с тех пор в дом никто не заходил. Элиза стала прибираться, решив заказать такси до больницы немного позже, но тут раздался слабый голос:

– Кто здесь?

Значит, мама на втором этаже. Не зная, в каком состоянии застанет Анну, Элиза поднималась по лестнице осторожно и к маминой спальне приблизилась на цыпочках. Дверь оказалась приоткрыта. Элиза толкнула ее и шагнула в холодную темную комнату.

Мама лежала на кровати полностью одетая, но очень бледная.

– Меня вчера выписали из больницы, – тихо сообщила она.

Элиза подошла к ней и взяла ее левую руку.

– Что сказали врачи?

– Да много чего. Сама знаешь.

Элиза погладила маму по руке, обратив внимание, как дрожат ее пальцы. Потом вполголоса произнесла:

– Нет, мама, не знаю. Расскажи.

– Дорогая, я очень устала, у меня совсем нет сил. Позвони доктору, он тебе все объяснит. Потом поговорим.

Голос Анны казался таким же бесплотным, как и она сама. Мама закрыла глаза. Элиза бережно опустила ее руку обратно на одеяло. Создавалось впечатление, будто в своем изможденном теле Анна была как бы взаперти и Элиза никак не могла до нее достучаться.

Она открыла окно, потом спустилась на первый этаж и отыскала номер врача в телефонной книжке на столике в коридоре. Интересно, знает ли сама Анна, каково состояние ее здоровья? Элиза сразу позвонила в приемную. Закончив разговор, бессильно сползла на пол и закрыла лицо руками. Во время пребывания Анны в больнице выяснилось, что у нее неизлечимый рак и врачи ничем ей помочь не могут. Инсульт оказался не слишком сильным. Ее убивал рак. Доктор выразил надежду, что Элиза останется дома с матерью.

– Мы не хотели ее выписывать, но миссис Фрейзер настояла, чтобы ее отпустили домой, – сказал он. – Ей недолго осталось.

На следующий день, пока Анна спала, Элиза отправилась на прогулку, чтобы хоть как-то отвлечься от горьких мыслей. Сначала она думала о маме, потом о Джае. Элиза молилась, чтобы он полностью оправился от травм. Потерять и маму, и Джая – нет, это слишком жестоко.

Она шла по дороге, окаймленной изгородью из низких кустов: их нарочно подстригали, чтобы они росли медленнее. Склоны и лощины Котсуолдса в это время года смотрелись особенно живописно, переливаясь бесчисленными оттенками зеленого. На склонах повыше, на лоскутном одеяле из зеленых пастбищ бродили овцы. А надо всем этим раскинулось небо, в палитре которого смешались голубой, серый и белый. Капельки влаги искрились на солнце. Элиза пошла к лесу на вершине холма, за поместьем. Высокие деревья тянулись вдоль линии горизонта, точно суровый солдатский строй. Поднявшись на вершину холма, Элиза сбежала вниз по склону с другой стороны и очутилась в лесу, где росли колокольчики. Его Элиза помнила с детства. Она любила лежать посреди этого прекрасного голубого моря под сенью ярко-зеленой листвы. А позже начинала цвести черемша, и весь лес наполнялся ее запахом.

Наконец Элиза выбилась из сил. Ноги болели от долгой ходьбы. Она села на поваленное дерево и попыталась представить будущее с Клиффордом. Она еще хочет многое сделать как фотограф. Дать голос безгласным. Вот в чем смысл ее работы. Элиза приободрилась вспомнив, что с камерой в руках забывает обо всем остальном. Она решила сходить в долину по другую сторону холма Клив и поснимать там. А можно пройти по темной, погруженной в густую тень деревьев дороге, ведущей в Уинчкомб или даже подняться к Белас-Кнапу, древнему вытянутому кургану, где Элиза любила бывать с детства.

Днем прогулки ее успокаивали. При солнечном свете с тем, во что теперь превратилась ее жизнь, еще можно было как-то справиться.