Когда начнутся дожди - Дайна Джеффрис (2021)

Май сменился июнем. Анна больше не пила, отчего Элиза испытала огромное облегчение. Мама достаточно хорошо себя чувствовала, чтобы сидеть в саду. Однажды они надели кардиганы, чтобы защититься от прохладного ветерка, и расположились на свежем воздухе. Элиза спросила Анну о ее пребывании в больнице.

Мама коротко рассмеялась:

– Вообще-то, оно было довольно приятным.

Тон Анны прозвучал легкомысленно, будто речь шла о поездке на курорт в Уэстон-Сьюпер-Мэр.

Но Элиза решила не сдаваться. Она коснулась ее рукава, будто хотела сказать, что уж ей-то мама может открыться.

– Там тебя совершенно отучили от алкоголя, да?

– Пожалуй. С тех пор как ты вернулась домой, я ни разу не выпила.

«Как жаль, что этого не произошло раньше», – подумала Элиза в наступившем молчании. Но теперь, когда мамино сознание не заволакивал постоянный дурман и она наконец перестала отрицать свою проблему, у них с Элизой появился шанс, пусть и совсем маленький.

– Рада, что тебе немного лучше, – произнесла Элиза. – Очень рада.

– Вот только одиноко было. Очень одиноко.

– Теперь я рядом.

Больше они не произнесли ни слова. Элиза молча, с глубокой грустью, глядела на ослабевшую маму.

Элиза добросовестно ухаживала за больной мамой. Любимым занятием Анны стало вспоминать вместе с дочерью былые времена.

– Помнишь, как замечательно мы жили, когда только приехали в Дели? – однажды спросила Анна.

День клонился к вечеру, тени становились все длиннее.

Элиза задумалась. Она вспомнила, как повсюду бегали обезьяны: карабкались на стены вокруг сада, взбирались на деревья, а иногда даже воровали еду с кухни. Элиза обожала этих обезьян.

– А какой у нас был сад! – продолжила Анна.

– Да, столько красивых цветов.

– Что правда, то правда.

Элиза посмотрела на мать. В глазах Анны стояли слезы.

– Да, мама, в Индии нам жилось хорошо. Помнишь лавки на Чандни-Чоук?

Анна улыбнулась:

– Чего там только не продавали!

– Да. Папа говорил, даже змеиное масло.

– Да. Говорил.

Так проходили дни, но по ночам покой Элизы нарушала тоска по Джаю. Даже если удавалось ненадолго уснуть, она тут же просыпалась от снов про взрывы. Элиза видела Джая, с ног до головы облепленного черной копотью, – иногда мертвого, иногда живого. По ночам Элиза писала письма. Это было единственное, чем она могла себя занять в такое время, не разбудив маму. Так Элиза написала несчетное количество посланий Джаю, но утром рвала все до единого и топила ими старую дровяную печь. Когда мама жаловалась на запах, Элиза говорила: «Просто печь уже совсем древняя». Элизе необходимо было как-то избавиться от боли, сбежать от собственных тягостных мыслей, но в голове неотступно крутились одни и те же вопросы. Какой будет ее жизнь, когда она выйдет замуж за Клиффорда? Что, если она так и не отучится от него шарахаться?

Шло время, а боль не ослабевала.

Но холмы и долины Глостершира, как и всегда в это время года, радовали глаз своей красотой. Кусты становились все более пышными, деревья шелестели свежими зелеными листочками. И голубое небо, и мягкий влажный воздух, и умеренное английское солнце – все это дарило Элизе утешение. Как отличалась здешняя природа от Раджпутаны с ее палящим зноем и сухим раскаленным воздухом! Пока мама спала, Элиза снова и снова внушала себе, что все к лучшему. А пока она будет оставаться с Анной столько, сколько потребуется.