Город клинков - Роберт Джексон Беннетт (2019)

— Разве? Я думала, вы солдат. Разве это не ваша цель — положить конец жизни? Разве не ваш долг делать вот это, — и она постукивает по телу, — из врагов?

— Вы превратно понимаете наши цели, — пожимает плечами Мулагеш.

— Тогда прошу, — поднимает глаза Рада, — просветите меня.

А ведь она не иронизирует и не нападает. Она просто хочет продолжить разговор на интересующую ее тему — так же как она прослеживает взрезанную вену внутри препарируемого трупа.

Хирургический кабинет погружается в тишину — Мулагеш думает над ответом. Тишину нарушает лишь тихий звон Радиных инструментов и шелест дождя за окнами.

— Все забывают, что самое важное слово, — говорит наконец Мулагеш, — это «служить».

— Служить?

— Да. Служить. Это служба, а мы, солдаты, — служим. Естественно, когда люди думают о военных, они сразу представляют, что мы захватываем. Территорию, страну, город, сокровища. Мы забираем у врага жизнь и кровь. И это весьма абстрактная идея, идея «захвата», она очень привлекательна, словно мы, какие-то пираты, бряцающие оружием, нападаем на людей и запугиваем их. Но настоящий солдат, я думаю, не захватывает. Он отдает.

— Что отдает?

— Что угодно, — отвечает Мулагеш. — Все, если уж на то пошло. Мы — служим, как я сказала. Солдат служит не для того, чтобы забирать. Мы трудимся не для того, чтобы что-то иметь, мы трудимся ради того, чтобы у других что-то было. Клинок — не хороший друг солдата, это ноша, причем тяжелая, и им надо пользоваться осторожно и с осмотрительностью. Хороший солдат сделает все, чтобы не убивать. Этому нас учат. Но если придется, то да, убиваем. И когда убиваем, то отдаем частичку себя. Потому от нас этого требуют.

— А что за частичку себя вы отдаете, как вы считаете? — спрашивает Рада.

— Душевное спокойствие, наверное. Убийство отзывается в нас эхом. Которое никогда не умолкает. Возможно, те, кто убивает, и не знают, что что-то потеряли, но это все равно происходит.

— Да, это так, — тихо говорит Рада. — Все смерти отзываются эхом. А некоторые и вовсе высасывают из тебя всю жизнь.

Слыша это, Мулагеш вдруг понимает, что эта женщина некогда лежала под обломками обрушенного дома в окружении трупов родных и близких. Лежала в темноте вместе с ними долгие дни. Возможно, Рада Смолиск так и не вышла из тьмы к свету, она пытается высвободиться, но тьма прочно держит ее. Хирургия, гуманитарная помощь, вскрытия, даже таксидермия — все это попытки пощупать пальцами первоматерию жизни, изучить ее — и так отыскать разгадку и ключ от темницы, чтобы впустить в нее свет.

А может, Рада Смолиск чувствует себя комфортно только в обществе мертвых. Она не заикается и прекрасно знает предмет, а наяву, когда рядом Сигню и Бисвал, тут же превращается в дрожащее, нервное существо, выдернутое из привычной обстановки. Если смерть отзывается эхом, к этому, наверное, можно привыкнуть. И даже полюбить этот шум. Так, как Чудри окружила себя рисунками и набросками на темы проклятой истории этой проклятой страны.

И тут Турин припоминает…

Набросок углем в комнате Чудри — пейзаж с морским берегом, на берегу много коленопреклоненных людей, головы их опущены. А над ними возвышается башня…

Мулагеш резко выпрямляется в кресле. Она видела это. Точно видела. Она видела проклятый Город Клинков — так же, как и я.

Это все «Окно на Белые Берега». То самое чудо, о котором говорила Сигню. Значит, оно сработало. Чудри пробралась в цех со статуями и провела древний ритуал. Она видела тот же самый остров. А она, Мулагеш, видела этот Город Клинков прошлой ночью, потому что ритуал не завершен, он все еще действенен — и похож на открытую дверь, в которую может зайти кто угодно.

Так как же она погибла? После того что она сделала, как Сумитра Чудри могла принять ту же смерть, что и вуртьястанцы?

— П-простите, генерал, — наконец говорит Рада. — Я осмотрела все, что могла, но ничего не нашла.

— Ничего? — уныло переспрашивает Мулагеш.