Король на краю света - Артур Филлипс (2022)

Спустя долгих десять лет он больше не говорил себе, что поступает худо, притворяется, пытается выглядеть таким же, как они. Вместо этого он часто — по нескольку дней подряд — просто чувствовал, что всегда жил на этом острове и всегда будет жить. И когда приходило осознание — что он уже несколько дней бродил вслепую, забывая, что он человек единого истинного Бога, слуга султана, — он уже и не испытывал боли, как в былые времена. Усилием воли мог прогнать воспоминания из своего разума. Чтобы выжить, требовалось забвение, подчинение, убийство бессмысленной надежды.

Сегодня вечером, доедая ужин, слуги почти не таращились, хотя некоторые перекрестились, чтобы защититься от демонической заразы. Тарелки убрали; свинину унесли до следующего дня. Барон подтянул ноги к груди, защищаясь от холода, который чувствовал только он. Доктор Тэтчер завернул его в меховую накидку и вместе со слугой перенес на кушетку, где дворянин прижался к своему врачу, как младенец к матери, крепко притиснув кулаки к подбородку. Сквозь зубы, все еще сжимая челюсти в судороге, пока сон пытался овладеть его лицом и конечностями, Генри Фэрли, третий барон Морсби, прошептал:

— Пожалуйста, Мэтью, не оставляй меня.

И заснул, страдая и корчась, в объятиях своего врача.

Тэтчер пробудился в темноте, все еще на кушетке, его руки онемели от веса хрупкого, неподвижного тела Морсби. Крупный мужчина, весь в пыли от поездки верхом, стоял рядом и внимательно наблюдал за ним. Он держал свечу, а за его спиной виднелся любопытный конюх с еще одной. Два источника света озаряли только нижние половины лиц. Крупный мужчина придвинул свечу ближе к Тэтчеру и сам погрузился во тьму.

— Доктор Эззедин? Вы меня помните?

3

Джеффри Беллок стоял и незаметно наблюдал, как Мэтью Тэтчер рассматривает залив Солуэй-Ферт, этот палец Ирландского моря, который проникал в Англию, изгибался, соскабливал, собирал песок и почву, унося прочь. Ветер играл с волосами доктора-турка, а плащ развевался, пока магометанин не натянул его плотнее, защищаясь от холодного и нерешительного дождя.

— Вы голодны? У меня есть кое-что необычное.

Доктор повернулся и посмотрел на гостя барона, импозантного мистера Леверета, который вынимал из сумки сверток. Леверет встряхнул его, тряпки упали, и тогда он вытащил нож из-за пояса. Как это часто бывало, вид ножа вызвал у Тэтчера образ, даже желание броситься на лезвие или просто вздохнуть в знак согласия, когда его обладатель вонзит сталь ему в грудь.

— Помню, как вам нравился сад королевы, — сказал Леверет.

Тэтчер задрал голову и ненадолго задержал взгляд на лице великана, прежде чем посмотреть вниз и увидеть, что тот протягивает ему плод граната. Зрелище сбивало с толку: казалось, Тэтчер сам призвал плод из прошлого; смотрел на море до тех пор, пока у него не заслезились глаза, тосковал по далекому саду, и тем самым позволил одному из его даров воплотиться в жизнь.

— В самом деле? Вы меня видели? Напомните, мистер Леверет, пожалуйста, где мы познакомились. Я думал, это было вчера вечером, когда вы приехали.

Доктор говорил по-английски довольно хорошо, намного лучше, чем десять лет назад, но с теми же странными интонациями, скрежещущими звуками, которые перенесли Джеффа в лето 1591 года с его османскими голосами и запахами, наполнявшими двор в те месяцы, когда даже взгляды были чужими и трудными для перевода.

Но если на мгновение показалось, что с тех пор не прошло и минуты, взглянув на Тэтчера, Джефф поправил хронологию: десять лет на севере состарили турка, и Беллок подумал, не следует ли ему пойти в другое место и начать все сначала, сказав Сесилу и Билу, что он просчитался. Но это было бы дорогостоящей, возможно, фатальной задержкой.