Король на краю света - Артур Филлипс (2022)

Когда наступит день — если этот день наступит, — и король Яков отправится на юг, в Лондон, ему понадобится маршрут, который будет вести от сторонника к стороннику и позволит набрать силу по мере продвижения к столице. Цепь должна протянуться от Эдинбурга до Уайтхолла, и первые ее звенья находятся здесь, на севере, где владения Морсби притулились к шотландским границам, где старая религия пап, Марии Кровавой и предателей почти не уступила более чистым ритуалам. Если Яков VI взойдет на трон, ему придется пройти через эти земли или проплыть мимо них. Если Яков найдет здесь любовь, это случится потому, что северные лорды сочтут его другом: по меньшей мере терпимым к их вере, а то и настоящим католиком. Если он действительно католик, то за один день соберет армию, которая с готовностью будет сопровождать его остаток пути на юг. Беллок, пусть для этого ему пришлось слегка напрячь воображение, видел, в чем заключается трудность Якова: весь мир требовал, чтобы шотландец лгал во весь голос, и вместе с тем этот же мир умолял его шепотом сообщить правду. Но подобная двойственность изящно вписывалась в желания Джеффа: у Морсби теперь были все основания угодить человеку, которого он считал своим будущим королем.

— Дайте мне ту накидку, — хрипло скомандовал Морсби.

Человек по имени Леверет подчинился. Даже доведенный до такого состояния, исхудавший как щепка, барон излучал мощную силу, которая, словно простой рычаг, могла сдвинуть человека вдвое больше его в другой конец комнаты. Джефф почувствовал в себе прежнюю непроизвольную готовность повиноваться благородному голосу, идти куда прикажут. Он накинул меховой плащ на плечи старика.

Когда Джефф в последний раз видел барона, который бился в конвульсиях на сверкающем паркете Зала аудиенций, вельможа был уже немолод, а сам Джефф — на два-три стоуна легче, но эта старая развалина, сгорбившаяся и дрожащая под тяжестью накидки, могла быть отцом человека, которого Елизавета изгнала на север.

Знаменитый подарок, передача турецкого доктора барону — возможно, в тот момент ставшая оскорблением для обоих, — утешила Морсби в старости и политической ссылке. Но скрытый смысл этого дара порождал волны, и Беллок чувствовал, как они исходят от турка, где бы конкретно тот ни находился в доме: волны, похожие на кольца вокруг серебристого лосося, который исчез под черной поверхностью реки в тот самый момент, когда наблюдатель смотрел в другую сторону, услышав лишь мелодичный плеск воды.

— Великодушие, говорите? — Слово жгло Морсби, пока стояло безмолвие, и он уже не мог держать рот на замке. — Ее великодушие? После того, как она так со мной обошлась? После утраты патентов и всего, что я имел, включая пошлины, после отчуждения моих земель и дома в Лондоне, она отправила меня сюда, в таком состоянии… — Этот гнев созревал в нем на протяжении десяти лет. Ярость была сильнее тела, и он закашлялся. Мистер Леверет наблюдал: очередной спектакль, чья суть — медленная капитуляция перед неизбежным. Он ждал, и вот наконец случился следующий шаг в танце: — С какой стати?

— С какой стати вы должны повиноваться сюзерену? — тихо спросил Леверет. — Вам требуется иная причина, кроме той, что она вас об этом просит?

— Это вы так говорите. Почему ее величество сама не сделает этот проклятый подарок? Я не смогу ее остановить.

— Она желает, чтобы вы с Яковом стали добрыми друзьями. Она просит, чтобы вы совершили дарение самостоятельно.

Морсби даже в гневе выглядел так, словно вот-вот уснет.

— И я говорю: да, так лучше, милорд, — вы и сами хотите благосклонности Якова. Она великодушна и в этом, позволяя вам наслаждаться радостью Якова от вашей доброты. Вы должны знать, что говорят в Лондоне.

Очнувшись от почти сна, но едва не закашлявшись, Морсби гневно произнес:

— Что говорят в Лондоне? Откуда мне знать о таких вещах, мистер Леверет? Скажите сами, уж окажите любезность.