Духовные беседы - Архимандрит Софроний Сахаров (2003)

Во Франции некий ребенок, ставший впоследствии священником, меня спросил: «А почему это так?» Не зная, что ответить, я сказал: «Потому!», и он остался доволен этим ответом. И мы часто встречаемся с этой сложностью, будучи поставлены уже пред свершившимся фактом, видимым и осязаемым. И если кто-нибудь нас спросит: «Почему это так?», то мы не в силах дать ответ. Ибо мы предстоим всегда пред чудом, пред актом творения этого мира, который превыше человека. Человеку надлежит приобщиться Богу на веки вечные и унаследовать полноту Божества. Итак, каждый раз, когда мы подавлены нашим неведением и недопониманием, — все тот же ответ: Бог творит мир согласно Своим замыслам, которые для нас непостижимы.

Если мы знаем конечную цель Бога, если мы веруем во Христа как нашего Творца, как Бога, Который есть Дух Абсолютный, Безначальный, — то мы чувствуем себя как бы во свете, помогающем не претыкаться нам на разные камни — суровые камни всяких сомнений (ср. Ин. 11:9). И, следуя заповедям Христа, мы как бы совершаем путешествие разумное, но тем не менее, по существу, все остается тайной.

Вопрос. Каким образом плотские, естественные дарования человека превращаются в духовные?

Этот вопрос возник в связи с тем, что пишет прп. Иоанн Лествичник. Он наблюдал такие явления: некоторые люди, страдавшие до одержимости от страстных движений и от страстей, в конце концов победили их. [125] Получается так, что кто не имел этой борьбы, тот как будто бы и не знает, в чем дело. Как объяснить? Как, например, у прп. Марии Египетской, св. Марии Магдалины и др. плотская любовь до одержимости вдруг стала Божественной? И сколько людей — может быть, большинство — остается почти нетронутыми в своем неведении! Ответить на этот вопрос я так же не могу, как не мог ответить на некоторые другие вопросы «почему?» и «что делать?».

Сам я заметил, что те, которые одарены каким-нибудь артистическим талантом, вдохновляются в духовной жизни скорее, чем те, которые этих дарований не имеют и даже иногда не знают, что значит вдохновение.

Но когда мы коснулись этих вопросов в беседе с прп. Силуаном, то тут все теории разрушились. Вопрос был поставлен так: «Как будто бы человек может обладать некоторыми способностями и талантами. И если у него нет этих талантов, то что ему делать? Он ничего не понимает, ничего не ищет, ничего не жаждет».

Тогда же мы остановились со старцем Силуаном на вопросе о людях, одержимых страстями. У некоторых страсти принимают слишком бурную форму, которая омрачает ум, и человек «делает то, что не хочет» (см. Рим. 7:16), как говорит апостол Павел. И мы отметили некоторые факты, когда путем аскетических подвигов некоторые монахи сумели сломать свой характер — буйный, бурный, страстный — и стали людьми кроткими и тихими: больше, чем те, которые по природе своей были таковыми.

В этой беседе я спросил старца Силуана:

— Действительно, получается так, что как будто бы лучше сначала быть одержимым страстями и потом начать битву за чистоту жизни, которую требуют заповеди Христа.

Он сказал:

— Да, те, которые борются с естеством своим страстным, имеют некоторое преимущество, потому что для них этот вопрос принимает трагическую форму и напряжение. Но если взять пример Божией Матери, то все наши теории рушатся. Она по естеству всегда была кроткой и тихой, и, будучи таковой, Она дошла до способности воспринять Божественное Слово. Без каких бы то ни было страстных буйств, с детских лет Она вошла в молитву и достигла высочайших мер совершенства. Если, не обладая страстями и не страдая от их буйной силы, Божия Матерь взошла на такую ступень кротости и святости, то получается, что вовсе не надо быть носителем больших страстей, сомнений и вообще трагических конфликтов внутри самого себя — то есть того состояния, о котором жалуется А. С. Пушкин:

Кто меня враждебной властью

Из ничтожества воззвал,

Душу мне наполнил страстью,

Ум сомненьем взволновал? [126]