Поединок во тьме - Михаил Соловьев (2015)

Жизнь, братва, — школа, проблемы — университет, а лагерь — академия. Не сам я такой умный — воровская выучка, а Леванчик сейчас как раз в университетские стены попал.

Про себя прикинул, что неплохо бы в спокойствии пару часиков откочумать, а то и все десять, но понимаю, что пробивает меня Замора, — не потерян ли бродяжный характер? Не поведусь ли я на отдых в ущерб делу? А вдруг желания скотские сильней окажутся? «Не дождешься моей слабости, браток», — злюсь, но виду не подаю.

А он мне моргает вдруг понимающе: мол, правильно, держи марку, и снова чую, что с непростым парнем меня урка свел.

Оставил Заморенок нас одних на своей верхотуре.

Сначала на стороне ихнего лагеря торчал, а как пошли, к нам перебежал.

— Вниз пошел, — говорит. — Ты, Роин, давай в нору и на канат. Только тихо. Думаю, и сегодня они без света пойдут. Петруха на такие фокусы мастер не хуже Козлякина. По памяти гуляет. Камнем вот так стукну, — цыкнул пару раз по стенке Юрка, — значит, на хвосте я. Как услышишь, канат поднимай. Спустишь, когда еще раз стукну. Леваша пускай лагерь смотрит. Не проспите только, может, движуха какая будет.

Прыг на веревку, и будто не было его.

Связь нашу с внешним миром, как сказали, наверх я затянул и в нору полез. Интересно глянуть, как они по рудничному двору пойдут. Лежу себе, и кажется, что слишком уж долго фонарики не появляются, а тут вдруг «цык, цык» — прямо подо мной.

Ну, Замора — красавчик, упал-таки на хвост ребяткам. А темень — глаз коли. «Как же они без света ходят? Ну ладно, Козлякин — сумасшедший, Петр, ихний проводник, по памяти, а Замора?» — думаю и понимаю, что не нравится мне здесь все.

Расскажи кто месяц назад, что по норам нырять буду и жить как бомж — в рожу бы плюнул, а тут, гляди, сам уже в темноте на стены не напарываюсь. Освоился. Иной раз, конечно, шпионский фонарик зажгу, но что-то мне свет начинает мешать. Долго к сумраку потом привыкаю.

Перешел я на рудничный двор. Слышу, Леванчик шуршит.

— Как дела, брателла? — интересуюсь.

— Эти двое на мэсте, — шепчет. — Лишаков никакых.

— Ну и отлично.

— Как думаэшь, Роин, — Леванчик спрашивает, — долго мы здэсь провозымся?

— Даже загадывать не хочу, — отвечаю. — Тебе что, плохо живется? Фонарик меньше включай и учись, как эти пацаны, в темноте полной ориентироваться. Потом пригодится.

Базарю, а сам понимаю, что и мне эта кутерьма не в масть. Если Заморенок не выудит ничего за ближайшие пару дней, надо рвать отсюда когти и добывать фраера на поверхности. Соображаю: «Не будем Козлякину мешаться, глядишь, и приберет он его без нас, а нам останется лишь отчитаться».

Понимаю, правда, что пустые это мечты. У воров не проканает. Там прямо спросят, когда приедешь: «Труп видел? Похороны были?» Еще и фотку могилки запросят. Сестра, мол, интересуется. Не обессудь, Роин. Сгоняй, доделай.

«Сука! Да к тому ли готовили меня мамка с папкой-покойничком», — психую.

Сколько раз в мечтах прощала мамуля все зейхера мои. У отца-то прощения не попросишь. Умер папка. Так и уйду я без отцовского слова доброго на тот свет. Сижу и понимаю, что плохи дела мои и не в ту сторону много лет иду я.

Леваша мое настроение почувствовал, но с вопросами и базаром не лезет, а меня уносит. Чую, итоги какие-то подвожу, будто со мною вот-вот что случиться должно. Так мне тошно стало, а тут перед глазами Мирьям встает.

«Только-только опору в жизни своей нащупал, и вот он, подарочек», — думаю.

Понимал же: сколько веревке ни виться, обрыв где-то будет, да только гнал от себя мысли эти, не прислушивался.

Не сбежать мне, и придется, значит, пройти дорожку до конца.

«Даст Бог, проскочим», — думаю.