Поединок во тьме - Михаил Соловьев (2015)

33. М. Птахин

Когда загадку с планом разгадал, сразу силу почувствовал. Подкосили-таки самооценку мою упражнения на скале и Анечкина опека.

Пока засыпал, сто раз в мешке перевернулся, прерывая толчками бодрый храп Лысого, и все никак не мог отогнать от себя позорной картинки, как наша альпинистка кормит меня манной кашей.

Наконец, улучив момент, пока Серега перестал храпеть, я свалился-таки во множественные коридоры и переходы сна. «Сто восемьдесят градусов, — торжествовал я, в ночных видениях повторяя формулу разгадки задачи со штреком. — Переворачиваем всё на сто восемьдесят градусов…» Ожидая схватки с невидимым противником, я притаился за углом и пытался сообразить, как мне его увидеть, если я сижу лицом к скале. Топор я тоже держал за лезвие вместо рукояти и понимал, что мне предстоит не нападать, а убегать, если во всем использовать эту формулу, переворачивающую мир.

Единственная надежда в том, что этот сон перевернут для всех и враги тоже не должны меня заметить.

Неожиданно стало душно. Пришла мысль, что и спать я лег в мешке наоборот. Душит темнота.

Решение о перевороте мира казалось теперь страшной ошибкой, и я проснулся.

По счастью, реальная картинка была привычной. Кромешная тьма была такой плотной, что появилось желание вырвать из нее кусочек для коллекции «всячины со всего мира».

Определил бы ей на полке достойное место и показывал гостям со словами: «Вот в такой темноте мы жили, когда ходили в экспедицию по шахтам» или «Хотел больше привезти, но слишком уж далеко тащить».

Задумка рассмешила, и спать больше не хотелось. Валяться тоже. От немедленного похода в туалет удерживало лишь распоряжение Петра не ходить по одному. Решил зажечь наголовный фонарик и упорядочить вещички.

История с засыпанием на скале больше не беспокоила. После разгадки плана петровского отца вернулась моя обычная решительность, и сейчас я с немым изумлением пытался понять, как же такое со мной произошло. Тип, распластанный и храпящий на скале, ничего, кроме презрения, у меня сегодня не вызывал.

Сказал себе, что это произошло не со мной, и сразу почувствовал, что могу хоть сейчас забираться наверх без Анечки и Лысого.

В руки попался охотничий нож, который я сто лет собирался наточить и даже взял с собой для этого полуспиленный отцовский брусок. Видение себя, наводящего в ночи остроту на лезвии холодного оружия, впечатлило. «Все спят, а я к схватке готовлюсь», — поплевал я на оселок. Ширканье металла о камень не прозвучало громом в недрах горы. Напротив, появилось ощущение домашнего уюта и спокойствия.

Лысый в очередной раз перевернулся и всхрапнул. Анечка как лежала, свернувшись в клубочек, так и осталась. Лишь Петр на секунду открыл глаза, глянул раздраженно и накинул себе на лицо клапан спальника.

— Чего не спишь? — поинтересовался он спустя минуту, не открывая лица.

— Сто восемьдесят градусов покоя не дают.

— Чего? — выполз Петр в слабый свет моего фонарика.

— Весь сон перевернулся, — попытался объяснить я. — Напрягает, да и выспался я уже.

Действительно, я чувствовал себя неплохо отдохнувшим.

— Неудивительно, — глянул на часы Петр. — Проспали все, что можно. Одиннадцать утра.

— Лихо. Встаем? Давай за угол сгуляем? — предложил я.

— Пошли.

Пока шли, обсудили планы на сегодня. Петр решил, что Анечку с Серегой снова не берем.

— Лагерь весь не утащишь, — резюмировал он. — А нагадить нам — просто. Порубил топором противогазы — и прощай, экспедиция. Лучше уж мы перед финишем их задействуем. Если кто за нами следит, пускай тоже привыкнет, что двое нас, а на финише раз — и четверо…

«Аргументированно», — молча согласился я.

Управились быстро. Далеко не ходили, и неожиданно услышали чей-то вскрик.

— Что там за б…? — рванул с места Петр.