Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила - Мэри Стюарт (2018)

С полмили я карабкалась по склонам лощины, а затем обнаружила, что далее поток описывает излучину, ныряя в еще более узкое ущелье, где вода каскадом бурлящих порогов низвергается из одного омута в другой.

Река здесь была глубокая и узкая, течение – очень быстрое. На противоположном берегу появились Чарльз с мальчиком, – очевидно, тропинка вывела их на обрывистый склон прямо над стремниной. Однако, хотя поток в этом месте сужался и из воды повсюду торчали камни, переправиться по-прежнему было негде. Чем больше сужалось ущелье, тем стремительнее становился поток и тем громче он грохотал, поэтому нам оставалось только переговариваться на языке жестов.

Взмахом руки, достойным первопроходца, мальчик упорно указывал вверх по течению реки. Чарльз развел руками и ободрительно поднял большой палец. Разделенные гремящим бело-пенным потоком, мы зашагали дальше.

Спустя, наверное, долгую милю изнурительного пути русло реки, вскарабкавшись на еще один порог и описав последнюю крутую излучину, вспрыгнуло, образно выражаясь, на скалу.

Поток бил прямо из середины утеса. Источник, питавший реку Нахр-эль-Сальк, казался уменьшенным подобием истока реки Адонис. Струя воды вырывалась на солнечный свет из темной расщелины в совершенно сухом склоне утеса, перегораживавшего ущелье. Но этот источник был гораздо меньше, не так потрясал воображение и таил в себе куда меньше загадочности. Тугая струя зеленоватой ледяной воды вырывалась из скалы и с ревом, который эхо усиливало в десятки раз, низвергалась в бурлящий водоем и обрушивалась оттуда вниз, прямо в усеянную белыми валунами тесную стремнину. Над водопадом покачивались чахлые кустики с мокрыми от брызг зелеными листьями. Легкий ветерок, поднятый падением воды, шевелил поникшие ветки. Яркое солнце заливало отвесную поверхность утеса, и водяные струи в его лучах вспыхивали мириадами бриллиантов. Но внизу, там, где мы стояли, ущелье было погружено в тень, и влажный ветер с водопада пробирал до костей.

Я разочарованно озиралась по сторонам. Если у брода разговаривать было трудно, в узком ущелье – еще труднее, то здесь общение казалось просто невозможным.

Ущелье наполнял громовой рев воды, усиленный в тысячи раз раскатистым эхом, и, хотя нас с Чарльзом разделяло от силы футов восемь-девять, мы не могли разобрать ни слова. Мало того, я по-прежнему не видела, где тут можно переправиться. Перебираться через поток в этом месте было самоубийственной затеей, а выше водопада нависала вся в трещинах, залитая солнцем скала, громадная, как собор. Но мальчик показывал прямо на скалу, и я с тревогой заметила, что Чарльз направляется к ней. Наверное, мой протестующий вопль достиг его ушей, а может быть, он заметил, как отчаянно я машу руками, но только он остановился, кивнул мне и еще раз вскинул большой палец, а потом довольно уверенно снова направился к скале. Тут я вспомнила, что одним из излюбленных развлечений моего кузена, на которые он (по словам моего отца) почем зря тратил время в Европе, было скалолазание. Я успокоилась. Оставалось только надеяться, что, как обычно (по словам моей матери), потраченное время пошло Чарльзу на пользу.

Похоже, так оно и было. Не знаю, в самом ли деле подъем был нетяжелым, или это только казалось благодаря легкости движений моего кузена, но только карабкался он на удивление быстро. Он передвигался осторожно, потому что местами скала была сырой и из-под ног то и дело срывались плохо державшиеся камни, однако спустя считаные минуты Чарльз перебрался на мой берег реки Нахр-эль-Сальк. Он преодолел последний участок спуска, цепляясь за едва различимые трещинки, и легко спрыгнул на камни возле меня.

– Привет, Афродита.

– А ты, надо полагать, Адонис? Рада видеть тебя, но если ты собираешься направить мои неверные стопы обратно через всю северную стену этой Эгерии вслед за тобой, то глубоко ошибаешься. Я не пойду.