Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила - Мэри Стюарт (2018)

– Как ты считаешь, она в своем уме? – коротко спросил Чарльз.

Я не раз слышала о моментах озарения. Им полагается всегда наступать неожиданно – слепящие огни на дамасской дороге, пелена, спадающая с глаз, и тому подобное. Я никогда не тратила время на размышления об этом, разве что мимоходом относила подобные явления к разряду «чудес», которые случаются, например, в Библии или в прочих возвышенных сферах, но уж никак не в реальной жизни. Но теперь на меня действительно снизошло озарение, правда небольшое и очень, очень личное.

Вот передо мной сидит мой кузен, тот самый мальчишка, которого я знаю уже двадцать два года. Он смотрит на меня и о чем-то спрашивает. Я знакома с ним столько, сколько помню себя. Я купалась с ним в одной ванне. Я видела, как его шлепают за какие-то проказы. Я смеялась над ним, когда он свалился с ограды сада и громко заплакал. Я говорила с ним о сексе в том возрасте, когда у нас не было секретов друг от друга. Позже, когда эти секреты появились, я смотрела на него как на существо привычное, до боли знакомое и с трудом переносимое. Повстречав его в один прекрасный день на Прямой улице, я была рада, но отнюдь не собиралась визжать от восторга.

Но сейчас, здесь, в эту минуту, когда он повернул голову, посмотрел на меня и спросил о чем-то, я увидела, точно впервые в жизни, эти серые глаза, опушенные длинными ресницами, аккуратно подстриженные волосы, густые и гладкие, легкие впадинки ниже скул, чуть высокомерный и необычайно волнующий изгиб ноздрей и верхней губы, увидела мужское лицо, исполненное живого ума, юмора и могучей внутренней силы.

– Что с тобой? – раздраженно спросил он.

– Ничего. Что ты сказал?

– Я спросил: как по-твоему, тетушка Гарриет в своем уме?

– Ах. – Я с трудом собралась с мыслями. – О да, конечно, в своем! Я тебе говорила, что она странная. Грубит почем зря, говорит, что все забывает, очень своенравная особа, но… – Я неуверенно помолчала. – Не могу тебе в точности этого объяснить, но убеждена, что она в своем уме, по крайней мере на вид. Какой бы эксцентричной она ни была, как бы ни одевалась и все остальное… Чарльз, говорю тебе, в глазах у нее светится разум.

Он кивнул:

– Вот это я и хотел узнать. Нет, погоди, ты еще не слышала моих новостей.

– Твоих новостей? Ты хочешь сказать, что после того, как мы с тобой расстались, узнал что-то новое?

– Еще какое новое. В пятницу вечером я позвонил родителям, чтобы сказать, что вскоре уеду из Дамаска в Бейрут. Рассказал, что встретился с тобой, что мы хотим провести вместе дня два-три и навестить тетушку Гарриет. Спросил, не передать ли ей чего-нибудь от нас, привет или тому подобное. И моя матушка сказала, что они получили от нее письмо.

Я разинула рот:

– Письмо? Еще одно завещание или что-то в этом роде?

– Нет, просто письмо. Оно пришло недели три назад, когда я был в Северной Африке. Наверно, сразу после твоего отъезда. Матушка специально написала мне вслед, чтобы сообщить об этом, и сказала по телефону, что письмо адресовано до востребования в контору Кука в Бейруте и, наверное, уже ждет меня там. Мало того, она даже переслала мне письмо тетушки Гарриет.

Чарльз сунул руку во внутренний карман.

– Оно у тебя с собой?

– Получил сегодня утром. Погоди, пока не прочитаешь, и потом скажи, что ты об этом думаешь. Есть тут какой-то смысл?

Чарльз протянул мне конверт. Письмо было написано на обрывке грубой бумаги, похожей на упаковочную. Буквы разбегались и наползали одна на другую, словно их выводили гусиным пером. Возможно, впрочем, что так оно и было. Однако почерк, хоть и корявый, был вполне разборчивым. Письмо гласило:

Мой дорогой племянник!