Седьмая чаша - Кристофер Сэнсом (2010)

— Не очень близко. — Настоятель позволил себе циничную улыбку. — Ни для кого не секрет, что меня назначили аббатом с определенной целью — чтобы я подготовил Вестминстерское аббатство к мирному и максимально безболезненному закрытию, что я и сделал. Я обращал внимание лишь на тех монахов, которых нужно было убеждать или принуждать. Доктор Годдард к ним не относился. На его плечах лежало лечение заболевших, повседневный уход за немощными старыми монахами. Он также распоряжался еще одной маленькой больницей для бедных жителей Вестминстера, которую содержал монастырь.

— То же относится и к его помощникам?

— Да. Чарльз Кантрелл работал в больнице для монахов, Фрэнсис Локли — в больнице для мирян.

— Они имели образование? — уточнил я.

— Нет. Кантрелл был монахом, а Локли — послушником, который трудился на нас и жил здесь же. Годдард обучал их обоих.

— Что за человек был Годдард?

Бенсон склонил голову.

— Не очень общительный тип. Некоторые даже говорили, что он холоден, называли его бирюком. Он произошел из богатой семьи и на тех, кто имел низкое происхождение, смотрел свысока. Секуляризацию воспринял спокойно, как и остальные, каких-либо комментариев, тем более ругательных, от него не слышали.

— Он исчез из дома, который снимал, — сообщил настоятелю Харснет. — Куда, по-вашему, он мог подеваться?

Бенсон пожал плечами.

— Понятия не имею. Я не знаю, есть ли у него семья и где она живет, а все монастырские записи уничтожены.

Я знал, что это правда. Большую часть монастырских записей сожгли вместе с иллюстрированными книгами.

— Для нас может представлять ценность все, что вы могли бы нам сообщить, сэр.

— Когда я пришел, он уже был врачом. Я помню разговоры о том, что он стал послушником еще в ранней молодости, а когда монастырь закрыли, ему было около сорока.

— Он был снобом, — заявил я. — По крайней мере, так говорят все его соседи. Значит, он все же так и не освободился до конца от предрассудков, бытующих в миру.

Бенсон рассмеялся.

— Среди монахов такое часто встречается. Именно их приверженность всему мирскому являлась одной из причин, по которым следовало закрыть монастыри.

— Вам известно, где он учился на врача? — поинтересовался я.

— Он не учился. Ремесло врачевателя он перенимал от старого лекаря, которого сменил, а «доктором» его называли, боюсь, только из вежливости. Однако благодаря своему наставнику он получил хорошую подготовку. Знания среди врачевателей передаются из поколения в поколение.

— В том числе и знания о двейле.

Бенсон равнодушно пожал плечами.

— Может быть.

— Была ли у него оранжерея лечебных трав?

— Да, но теперь она разорена.

— Выращивал ли он опийный мак?

Настоятель развел руками, и его шелковое одеяние зашуршало.

— Не знаю, сэр. Вполне возможно.

— А каким этот Годдард был в общении?

— Весьма удобным. Всегда корректный, сдержанный. — Бенсон усмехнулся. — У него был дефект: большущая бородавка на носу. Он, видимо, считал, что она унижает его достоинство, и очень злился, когда люди смотрели на нее. Возможно, это сказалось на его характере. Я слышал, что он не проявлял особой теплоты по отношению к больным, но, может, это и правильно. Врач должен относиться к пациентам отстраненно.

«Как делаешь ты, — подумал я. — Но у тебя это политическая отстраненность».

Его не волновала судьба монахов, они для него были всего лишь пешки в большой игре секуляризации. Бенсон что-то скрывал, я был в этом уверен.

На его губах опять заиграла тонкая улыбка.

— Я помню, как помощник Годдарда по мирской больнице, брат Локли, подшучивал над ним, пародируя его холодную и точную манеру говорить. Локли часто попадал в неприятные ситуации из-за своей легкомысленности, хотя свои обязанности в лечебнице он исполнял безупречно.

— А второй помощник? — спросил я. — Кантрелл, кажется?