Больная любовь - Джесс Хилл (2021)

Однако Джудит Херман предлагает иную интерпретацию происходящего. Она убедительно доказывает, что инстинкт, заставляющий детей принимать ответственность на себя, вовсе не инфантильный и не ошибочный – это ключевой элемент защитной реакции. Херман поясняет, что ребенок, переживший насилие, «пытается сохранить надежду и ищет смысл в происходящем, и если не находит, то впадает в страшное отчаяние, которого детская психика не выдерживает… Но выход есть, если все дело в самом ребенке, в его внутреннем несовершенстве. Дитя довольно рано это понимает и цепляется за это объяснение, потому что оно позволяет осмыслить ситуацию, вселяет веру и придает силы. Если я плохой, значит, мои родители хорошие. Если каким-то образом я сам являюсь причиной конфликта, значит, я имею власть изменить ситуацию. Если я сам вынудил родителей обращаться со мной таким образом, значит, можно как следует постараться и заслужить прощение. И тогда старшие позаботятся и защитят, то есть дадут мне все то, чего ему ужасно не хватает». [25]

Дети, уверяя себя, что вся проблема в них, на самом деле обретают необходимое в безнадежной ситуации ощущение свободы воли. Иногда ребенок не сам принимает на себя вину – ее на него возлагают родные. Когда Мишель впервые беседовала со мной, она начала рассказывать свою историю с некоторой тревогой и неуверенностью. Ее смущало, что, с одной стороны, ее мать была жертвой абьюза со стороны отца, с другой, она была очень жестока к дочери. «Мои подростковые воспоминания сумбурны: отец бьет маму, потом орет на меня, а мама кричит, что я во всем виновата. В глубине души я понимала, насколько все это неправильно и ненормально», – рассказывает Мишель. Ее мать избивала детей ручкой дастера (метелки для смахивания пыли), причем с такой силой, что у тех все ноги были в синяках. Когда отец бывал дома, мама, страшно неуверенная в себе, требовала от детей абсолютного послушания любому его слову и наказывала дочь за малейшее возражение. А вот когда папы не было рядом, она сознательно навязывала детям привычки, которые бы взбесили домашнего тирана. Особенно это касалось курения, которое тот презирал. Мать курила сама и заставляла детей следовать ее примеру. «Первую сигарету мама дала мне, когда мне было десять», – вспоминает Мишель.

После рукоприкладства со стороны отца мать не только ругала Мишель за то, что у той характер похож на отцовский, но еще и отрицала факт насилия. «Я не раз слышала рассказы о том, как к людям применяли газлайтинг, – говорит Мишель. – Моя мать была мастером такой манипуляции. Допустим, что-то произошло у меня на глазах, а она потом начинает уверять, что ничего не было». Чтобы не потерять связь с реальностью, Мишель начала вести дневник и делала это с большой педантичностью. Однако до сего дня она сомневается, действительно ли происходили события, которым она была свидетелем.

Когда девушке исполнилось 17, отец впервые набросился на нее с кулаками, хотя много лет до этого мать уверяла ее, что такого никогда не произойдет. «Я была ростом метр пятьдесят восемь и весила сорок семь килограммов, а папа был двухметрового роста и раза в два тяжелее меня. Он придавил меня всем своим весом и со всей силы ударил». Жертва пыталась вырваться, а он продолжал бить ее в живот, пока она не отпустила ручку двери, за которую уцепилась, надеясь бежать. «Я корчилась на полу, в ужасе представляя, что теперь стану его боксерской грушей. Ранее он оскорблял меня словами, но я никогда не думала, что он поднимет на меня руку».