Узел - Оксана Сергеева (2020)

— Это ты? — с трудом выговариваю после долгого и трудного вдоха. — Это ты устроил?

Смятение, которое появляется на его лице, выдает Демьяна с головой. Я и до этого ожидала, почти уверена была, что это его рук дело, но все равно испытываю шок, оттого что мои подозрения оправдались.

— Ты! Гребаный ублюдок! — ору, задыхаюсь от ярости. Боль и злость возвращают мне способность говорить. Я вспоминаю тот страх, что сковал меня. Бесконечные часы ожидания, беспомощность, когда ничего от тебя не зависит.

Начинаю бросать в него все, что попадается под руку: гипсовую статуэтку, стоящую в прихожей на консоли, книги, лежащие тут же исключительно в качестве декора.

— Я просил… чтобы его только напугали, я не собирался… — Он отбивается от летящих в него предметов.

— Напугали?! Его чуть не прирезали, сукин ты сын! А если б он умер?! Если б ты его убил?! — Снимаю с себя балетки, швыряю ему в голову, но мне этого мало. Меня поглощает одно — желание его убить. Я хочу разорвать его на куски, хочу, чтобы ему было адски больно. Хочу, чтобы он плакал и страдал, чтобы мучился, как мучился сегодня мой Леднёв. Во всей красе передо мной предстает страшное, почти осязаемое видение, что Никиты не стало. Хватаю с вешалки зонт и начинаю колотить этого недоумка. Молочу по нему, насколько хватает сил. Бью по рукам, плечам, по роже. Пока он не отбирает зонт и не отталкивает меня от себя.

Я ударяюсь плечом о стену и обессиленно сползаю вниз.

— А если 6 ты его убил… — повторяю шепотом, пытаясь отдышаться.

Плесовских зло молчит. Тяжело дышит, тыльной стороной ладони стирая кровь с лица — острым наконечником я рассекла ему щеку.

— Ты даже не сам… ты такой трусливый урод, что даже морду ему сам набить не мог. Ну разобрался бы с ним, как это у вас говорят, по-мужски. Нет, бл*ть, ты к нему каких-то тварей подослал. К пацану! Тебя так задело, что я ушла к этому мальчишке? — В груди у меня что-то клокочет, и помимо воли я начинаю смеяться. — Тебя мальчишка обошел. Да-да! Малолетка… выскочка… тебя обошел. Наглый засранец, у которого в кармане ничего нет, кроме зачетки, тебя уделал, — захлебываюсь от смеха.

Это бесит Плесовских. Вижу, как вздуваются вены у него на шее.

— Ой, как тебе, наверное, хреново, — вкладываю всю свою язвительность. — Ты просто не знаешь, что с ним сделать. Какой же ты больной трусливый урод. И послал таких же трусливых уродов к мальчишке. Ты действительно думал, что после этого у тебя есть хоть какой-то шанс? Ты меня поражаешь своим тупизмом. Ты просто идиот.

Демьян резко надвигается, у него на роже написано отчетливое желание размазать меня по стене. Но сегодня слишком много произошло, чтобы я еще беспокоилась, что это ничтожество посмеет поднять на меня руку. Даже если так, в долгу я не останусь.

Оттолкнувшись ладонью от пола, поднимаюсь на ноги. Смотрю этому дебилу в лицо, в глаза, и говорю со всем презрением, на какое способна:

— Уйми свое битое самолюбие и оставь нас в покое. Ты ничтожество, и таким будешь всегда. Ты никогда не сломаешь его, а я никогда не буду с тобой. Я этого так не оставлю.

Все еще не могу отдышаться. Тошнота подкатывает к горлу — еще минута и вывернет наизнанку. Захватив балетки, выскакиваю на площадку босиком и обуваюсь в лифте. Еле успеваю выбежать на улицу. Меня выворачивает прямо у дверей подъезда.

— Настя, тебе плохо? — кидается ко мне Тося.

— Поехали домой, быстрее домой…

Еле переставляя дрожащие ноги, иду к машине и сажусь на пассажирское сиденье. Тося, понимая все без слов, юркает за руль.

— Это он?

— Да.

— Вот скотина!

— Тось, тихо, — морщусь я.