Вайолет была почти уверена, что корону изготовили из настоящих костей. Ей хотелось изучить ее внимательнее, но после церемонии Августа Готорн забрала корону, объяснив, что та должна храниться в ратуше.

В сегодняшней атмосфере чувствовалось что-то новое. Вайолет ощутила это во время фестиваля в честь Дня основателей – слабое покалывание в пальцах, как от электрического разряда. Внутри нее бурлила та странная пульсирующая энергия, которая появлялась в присутствии Орфея, но Вайолет чувствовала, что дело не в коте, терзающем игрушечную мышку на ее подушке. Это нечто большее, чем их связь; даже нечто большее, чем связь между ней и тем воскресшим телом. Это сила. Ее сила. И она была повсюду, шипела в ее крови, пугая и возбуждая в равной степени.

Готорны говорили, что осеннее и весеннее равноденствия – дни года, когда тюрьма становилась слабее всего, а Зверь внутри – могущественнее, и Джастин специально напомнил ей об этом сегодня. Он предупредил, чтобы Вайолет опустила все ролеты на окнах и не выходила из дома до рассвета. Но девушка не испытывала страха – наоборот, она будто стала сильнее. Сильнее, чем в день своего приезда в город. Вайолет не покидала мысль, что она могла бы сделать нечто большее.

Она посмотрела на папку с нотами на своих коленях, на до боли простые и скучные фразировки, и вздохнула. Ей хватило одного взгляда, чтобы понять, как она хочет изменить эти ноты. Поддавшись этому, Вайолет наклонилась и дорисовала дополнительные ноты на полях «Вариаций на тему Абегг, опус 1». Задумалась, каково бы было начать с чистого листа, импровизировать на пустой странице. Писать музыку, как Роузи писала картины на чистом холсте.

Но тут в дверном проеме появилась Джунипер, и эти мысли мгновенно улетучились. Между ними витала Дарья – запретная тема, которой не осмеливалась коснуться ни одна из них с той самой ночи, как тетя умерла. На этой неделе они вместе смотрели, как прах Дарьи поставили рядом с ее младшим братом в секции Сондерсов в городском мавзолее. Похороны для двоих.

Вайолет хотела поговорить с матерью – о Дарье, о Роузи, о Стивене. Об отце. Но даже не знала, с чего начать.

Благодаря дневнику ее дядя стал более реальным. С того дня в архиве Вайолет перечитывала его множество раз и с каждым разом все больше чувствовала, что скорбит по тому юноше, которого никогда не знала, как и по его старшей сестре.

– Скоро начнется буря, – сказала ее мать.

– Я вижу. – Вайолет ткнула большим пальцем в окно.

Тучи заслонили закатное солнце, а на окраине леса начал собираться белый туман, отчего по Вайолет прошла волна панической дрожи.

Джунипер поджала губы:

– Град. Ветер. Ливень. Не выходи из дома.

– Разве я куда-нибудь выхожу, если меня не заставляют? Как, например, на эту дурацкую церемонию.

Джунипер вздохнула:

– Просто помоги мне с окнами.

Они опустили защитные ролеты на каждом окне, древний металл ужасно скрипел. Чем дольше Вайолет находилась в обществе матери, тем настойчивее из нее рвались все невысказанные слова. Но она хранила молчание. Какой смысл в этих разговорах? Когда они вообще по-настоящему обсуждали свои чувства?

Снаружи поднимался ветер – за металлическими ролетами слышался резкий, пронзительный шепот, напоминающий детский плач. Вайолет опустила последний ролет на окне гостиной и отпрыгнула, когда тот затрясся.

И хлипкий металл тоже что-то разворошил в ней. Она повернулась к Джунипер с готовыми словами на языке.

Словами, которые она хотела произнести на протяжении последних пяти месяцев.

– Ты хоть скучаешь по ним?

Лицо Джунипер окаменело.

– Скучаю по кому?

– По всем людям, которых ты потеряла. Потому что я не понимаю, как ты можешь просто жить дальше. Ты вообще осознаешь, что их больше нет?