Милое дитя - Роми Хаусманн (2021)

В таком случае ты знаешь, каково это, когда тебя швыряют об пол. Тогда ты и сама сжималась и закрывала лицо руками, чтобы уберечь уязвимый шов на лбу. Пыталась вдохнуть в последний раз, прежде чем он пнет тебя в живот. Зажмуривалась в ожидании адской боли. Но боли не последовало. Ты снова делала глубокий вдох, потому что она вот-вот заявит о себе, боль… но нет, ни ударов, ни боли. Только странный, режущий звук. Затем ты набралась храбрости и посмотрела сквозь разомкнутые ладони. Увидела своего мужа, как он стоит над тобой, расставив ноги, рука возле ширинки брюк. От ужаса позабыла вдохнуть в третий раз, теперь, когда это действительно было необходимо. Потому что тебе нужно задержать дыхание, пока он облегчается на тебя, и кожу обдает жгучим теплом, и моча просачивается сквозь одежду, пропитывает насквозь твою одежду и твои волосы. Каково это – извиваться под струей без возможности увернуться. Каково это, когда последние брызги приходятся тебе точно по лицу, и ты чувствуешь капли на сомкнутых губах. Слышишь, как вновь застегивается ширинка, ж-ж-ук, после чего твой муж произносит с полным спокойствием:

– Полагаю, теперь ты понимаешь, Лена, почему так важно придерживаться времени посещения туалета. Никогда не угадаешь, чем все может закончиться.

Наверное, после этого тебя вырвало, Лена. А твой муж заставил тебя вычистить ванную, и его ничуть не волновало, что тебя всю трясло, и ты хрипела от омерзения. Ты вычищала ванную, стоя на коленях, с мокрыми волосами и в мокрой одежде, в то время как он сидел, скрестив ноги, на краю ванны и наблюдал за тобой. Вероятно, прошел не один час, прежде чем его удовлетворила твоя работа. А после тебе пришлось раздеться и встать в ванну. Он отмыл тебя, ведь ты была грязной, ах, Лена, опять ты перепачкалась, вытер тебя насухо и отвел в спальню.

Если тебе довелось пережить подобное, ты и сама знаешь – о таком просто нельзя рассказать. Потому что оно оставляет совсем иной отпечаток, в отличие от неприглядных и жестоких вещей, довольно скверных, но далеко не новых. Полицейским известно об этих вещах. Они в полной мере наслышаны обо всем этом, чтобы теперь сидеть передо мной, глядя в пол и смущенно потирая ладони. Им сложно оставаться равнодушными к таким вещам, не исключено. Но в конечном счете это часть их работы, которая сводится к одному слову в блокноте: изнасилование. Подробности не требуются. Мужчина овладевает женщиной, и вполне вероятно, что женщина при этом испытывает боль, точка. Я могу быть такой женщиной, Лена. Я стану такой женщиной, как только криминалисты прочешут хижину и обследуют простыни. И я не смогу ничего поделать с этим.

Но я точно не буду женщиной, которая в слезах ползала по полу ванной, в луже из мочи и рвотных масс. Я закрываю скобки, и это не подлежит обсуждению.

* * *

Полицейские тем временем терпеливо ждут неизбежной части. Я киваю в знак того, что готова продолжать.

– После того как запер детей, он отвел меня в спальню. Справа у изголовья кровати висели наручники. Это чтобы я никуда не ушла.

Я засучиваю рукав больничной рубашки и показываю поочередно Каму и Мюнхену правую руку. Вокруг запястья все еще видна бледно-розовая полоса стертой кожи.

– Он приковывал меня к изголовью, всегда. Даже ночью, когда мы спали. Думаю, он делал так, чтобы я не встала тайком в поисках ключей. Или не попыталась задушить его подушкой.

Кам что-то записывает в блокнот.

– Значит… – выговаривает он неуверенно, – он вас…

– Да, – отвечаю я.

Просто да. Этого достаточно, чтобы подтвердить неприглядный, суровый факт, Лена. Так все просто. Возможно, позднее их сотрудница попытается выяснить в подробностях, как это происходило. Так было с Кирстен после того происшествия на заднем дворе. У них принято считать, что женщинам проще обсуждать подобные темы. Однако все сводится к вопросу о том, какое из отверстий было при этом задействовано и в достаточной ли мере жертва выразила свое нежелание к сношению.