Милое дитя - Роми Хаусманн (2021)

Я крадусь на кухню и вынимаю из стойки нож. Острый, разрезает все, даже мясо. Я обыскиваю каждую комнату, каждый из семидесяти четырех квадратных метров бывшего дома. Не забываю проверить углы за дверьми и за шторами, даже заглядываю в душ. Пусто, в квартире никого, кроме меня и моих призраков. Какой-то миг я действительно была убеждена, что Майя прошла в открытую дверь и лишь дожидается подходящего момента, чтобы наброситься на меня.

Я в измождении падаю в кресло и подтягиваю колени к груди. Правая ладонь все еще судорожно сжимает нож. Может, так оно и есть, я схожу с ума по-настоящему, в медицинском смысле. Возможно, мое место действительно в больнице, в палате, где дверную ручку можно снять по соображениям безопасности. Роняю отяжелевшую голову на колени и всхлипываю. Я в плену, и с освобождением ничего не изменилось. Мне чудится гуляш в айнтопфе – и в человеке, который хочет мне как-то помочь, я чую угрозу и хватаюсь за нож в надежде побороть ее. И даже теперь, с осознанием собственного безумия, меня занимает один вопрос – почему Майя так внезапно исчезла. Не попрощалась, не сказала что-то вроде «оставьте у себя грязную посуду», «я подумала: помойте лучше всё сами» или «простите, мне нужно бежать», или что угодно еще.

Откладываю нож на журнальный стол и стаскиваю себя с кресла. Хочу еще раз проверить дверь, убедиться, что заперла замок. Врачи и психотерапевт не рекомендовали в первое время оставаться одной, раз уж я по собственному желанию покинула клинику и отказалась от размещения в специализированном учреждении. Я сказала им, что поживу у мамы, и, похоже, это прозвучало вполне убедительно.

Дверь заперта на два оборота, это предел. Я подхожу к комоду, подбираю фотографию в рамке и устанавливаю на дверную ручку. Теперь, если кто-то попытается войти, меня предупредит звон разбитого стекла. Отступаю на шаг, смотрю на фотографию. Мы с Кирстен стоим бок о бок, склонив головы, и между нами толстая морда Игнаца. Кирстен держит кота под грудки; его передние лапы безвольно свисают, желтые глаза недовольно щурятся. Через секунду, когда был сделан кадр, он вцепился Кирстен в руку.

«Наш брюзгливый ребенок», – частенько говорили мы.

Я вздыхаю. На глаза попадается стопка писем на комоде. На самом верху лежит сложенная пополам газета, вчерашний выпуск. На первой полосе – фотография Ханны. Еще в хижине, при тусклом свете сорокаваттной лампочки, она казалась очень бледной. Теперь же, на цветном снимке, размещенном в газете, у нее и вовсе зловещий вид: кожа неестественной белизны, водянистые глаза и белокурые волосы. Я провожу пальцем по ее лицу, чуть вздернутым уголкам губ. Так Ханна улыбается.

Зомби-девочка из лесной хижины!

Кам/Мюнхен – Фото поступило в редакцию от анонимного источника спустя две недели после сенсационного освобождения (читайте наш репортаж о нем). На снимке – дочь Лены Б., жертвы похищения. Девочка (13 лет) и мальчик (11 лет) проходят курс психотерапии. Лена Б. пропала в январе 2004; о ее местонахождении, как и личности похитителя, по словам комиссара Франка Гизнера, по-прежнему ничего не известно. Сейчас надежды возлагаются на реконструкцию лица предполагаемого преступника, убитого в ходе бегства Ясмин Г., похищенной в мае этого года. О пребывании Ясмин Г. в заключении, как и о текущем состоянии детей, подробностей пока немного, но они шокируют…

Внимание рассеивается, буквы плывут перед глазами. Только фотография Ханны сохраняет четкость. Я гадаю, кто мог сфотографировать ее. Кому улыбалась Ханна. И осознаю, что с тех пор как вышла из больницы, ни разу не справилась о ней. Как и о Йонатане. Тиски на висках сжимаются.

И ты называешь себя матерью?

Я называю тебя чудовищем.