Милое дитя - Роми Хаусманн (2021)

Голоса остаются, воспоминания пробиваются на поверхность. Образы никуда не деваются; они подхватывают меня и увлекают за собой в пропасть, в сорокаваттный полумрак. Я снова в хижине, и мне холодно, ужасно холодно. От дыхания в воздухе образуются облачка пара. Мы с Ханной и Йонатаном сидим за обеденным столом. Сегодня по учебному плану английский.

– Ты должна сосредоточиться, мама. Учеба важна. Нельзя оставаться глупой.

Я не могу сосредоточиться. Мне холодно. И облачка пара напоминают о том, как уходит время, а я до сих пор не придумала способа выбраться отсюда. При этом неизвестно, нахожусь я здесь дни, недели или месяцы. Возможно, это лишь холодный летний день, а может, уже зима…

– Тебе холодно, мама? – спрашивает Йонатан с той наивной прямотой, на какую способен лишь ребенок, который не знает иной жизни, кроме этой.

С недавних пор твой муж стал чаще оставлять нас одних. Вероятно, он ездит на работу. Эта мысль кажется абсурдной: чудовище с работой. Постоянной, совершенно обычной работой. Чудовище получает зарплату и оплачивает страховку.

– Мама? Я спросил, мерзнешь ли ты.

Не называй меня мамой.

Я не твоя мама.

– Да, Йонатан, я мерзну. Сегодня холодно.

Он вскакивает из-за стола и бросается к дивану. Хватает с подлокотника сложенное одеяло и несет его мне.

– Спасибо, Йонатан, ты очень добр.

Я закутываюсь в одеяло. Вот уже два дня на мне лишь тонкая ночная рубашка до колен. В наказание. Я мыла посуду под надзором папы и слишком долго разглядывала бутылку со средством для мытья. Вернее сказать, изучала состав. Отрава, мой шанс.

Я ошиблась.

– Его можно пить на завтрак, Лена. Сплошь органика. – Улыбка, мимолетная и зловещая. – Ты совсем не ценишь ту свободу, которую я тебе предоставляю.

– Неправда, я очень это ценю.

Нет, Господь решил, что я ценю недостаточно, и наказал меня. Никакой одежды, никаких колготок, никакой обуви, только тонкая ночная рубашка. Ступни как две деревяшки, словно не принадлежат мне, и пальцы ног онемели. Холод постепенно поникает сквозь кожу и до самых костей, все во мне одеревенело. Даже сидеть тяжело.

– Следующее слово! – Йонатан сияет от радости.

– «Саммит», – механически зачитываю я из книги.

Это не учебник, а обыкновенный словарь. «Основной лексикон английского языка». Мы просто заучиваем слова от первого до последнего в алфавитном порядке. Механически, всё механически.

Йонатан вскидывает палец. Ханна, против обыкновения, сидит неподвижно. Голова ее запрокинута, взгляд блуждает по потолку.

– Ханна, что это с тобой? – спрашиваю я осторожно.

Проходит целая вечность, прежде чем Ханна переводит взгляд сначала на Йонатана, затем на меня.

– Рециркулятор сломался.

– Не волнуйся, папа наверняка скоро вернется. Он все починит, – говорю я.

Но я снова ошибаюсь. Никто не приходит.

Пятнадцать минут седьмого – шесть сорок пять – половина восьмого – почти восемь.

Нас одолевает усталость, клонит в сон. Йонатан уже зевает.

– Не волнуйтесь. – Я повторяю это снова и снова.

Воздуха как будто все меньше, граница между реальностью и фантазией стирается. Слышно, как движется стрелка на кухонных часах, словно бьется сердце, бьется громко и тяжело – громко и тяжело – громче и тяжелее. Теперь зевают и Йонатан, и Ханна, поначалу еще прикрываясь ладонью, затем широко разевая рот. У Йонатана уже закрыты глаза. Ханна взяла на колени Фройляйн Тинки и то и дело повторяет, что ей нечего бояться.

Я упираюсь ледяными руками в стол и поднимаюсь. Пошатываясь, пересекаю комнату, иду к входной двери, беспомощно дергаю ручку, пока силы не оставляют меня, и оседаю на пол.

– Я так устала, мама, – слышится тихий голос Ханны.

– Знаю, – отвечаю я так же тихо.