Милое дитя - Роми Хаусманн (2021)

На этот раз меня будит приглушенный голос Кирстен, ее голос и непривычный, позабытый уже свет. Я моргаю. В солнечных лучах пляшет пыль. Сажусь. Кирстен подняла шторы, и в комнату льется свет позднего лета. Сердце ликует, и я улыбаюсь. И ты, Лена, улыбаешься мне со стен. Я обвожу взглядом распечатки и удивляюсь, как разительно отличаются твои фотографии при свете дня. Наконец мне удается переключить внимание на Кирстен. Она в другой комнате, наверное, на кухне, говорит по телефону. Просит подменить ее этой ночью в клубе. По личным причинам, как она выражается, проблемы в семье. Кажется, ее менеджер относится с пониманием, поскольку Кирстен сердечно благодарит. Это тот же самый менеджер, тот же самый клуб, где Кирстен работала до того случая на заднем дворе, тот же график, та же клиентура. Не прошло и недели после изнасилования, как Кирстен вернулась к работе, решительно и уперто. Поначалу она еще брала такси после смены, в эти смутные, полные опасностей часы. Но через некоторое время она вновь стала ходить пешком, той же дорогой, минуя тот самый двор. Я до сих пор недоумеваю, как все соотносится. С одной стороны, эта сила, упрямство, возвращение к жизни. А с другой – наш разрыв. В ту же ночь я спросила Кирстен, почему она не сопротивлялась. Что, конечно же, было глупо и лишено сочувствия.

– Когда ты спросила меня об этом, Ясмин, я как будто пощечину получила. В тот момент что-то между нами разладилось.

Я заверяла ее, что просто устала и была не в себе, но Кирстен это не убеждало, хоть она улыбалась и говорила «все нормально».

Мы протянули еще пару месяцев, после чего она съехала.

– Я больше не могу жить с тобой, Ясмин. Попыталась, но не выходит. – И: – Мы можем остаться друзьями.

В последний раз я слышала это перед самым своим исчезновением. Мы можем остаться друзьями. Но было видно по ее глазам, что ей хотелось тотчас захлопнуть дверь, когда я возникла у ее порога, как идиотка, с хлебом-солью и дорожной сумкой. Хлеб и соль в подарок на новоселье, хоть оно и состоялось еще пару недель назад, и я напрасно ждала от нее приглашения взглянуть на ее новую квартиру. В тот вечер я просто заявилась без предупреждения. В сумке было все самое необходимое. Я могла бы заночевать у нее. Или, если бы мы снова поругались, уехать ближайшим поездом. Просто исчезнуть на несколько дней, выключить телефон, смириться, как того хотелось Кирстен.

– Ты должна смириться, Ясмин! Я не хочу звонков и сообщений. И уж тем более не хочу, чтобы ты вот так заявлялась ко мне. Сейчас я хочу побыть наедине с собой. Прошу, пойми меня правильно.

Я встряхиваю головой, чтобы прогнать воспоминания о том ужасном вечере. Тот вечер уже не имеет значения. Значение имеет то, что сейчас Кирстен здесь. Она вернулась, и я больше не раздумываю над обстоятельствами. Просто она здесь.

На кухне гремит посуда, через открытую дверь в спальню тянет слабым кофейным ароматом. Тонкий аромат нормальной жизни. Я откидываюсь на подушку и закрываю глаза. Наверное, я только задремала, потому что слышу тихий стук в дверь прежде, чем Кирстен прерывает свои занятия на кухне, и стук становится уже громче. Слышу ее шаги по ламинату, слышу, как проворачивается ключ в замке, и затем удивленное: «О, здрасьте. Добрый день». Мужской голос сразу кажется мне знакомым.

– Франк Гизнер, полиция округа Кам, – подтверждает голос.

– Кирстен Тиме, – отвечает Кирстен, и от нее, похоже, не укрылось удивление Кама тем, что ему открыла незнакомая женщина. – Я подруга фрау Грасс, – поясняет она, не дожидаясь вопросов.

– Точно, фрау Тиме. Я помню ваше имя из записей по делу фрау Грасс. Это вы заявили тогда об ее исчезновении.

– Да, верно.

– Что ж, я хотел бы с ней побеседовать.

Вжимаюсь в подушку и снова закрываю глаза. Нет желания разговаривать сейчас с Камом, особенно в присутствии Кирстен.

– Сожалею, но фрау Грасс еще спит.

– Может быть, скажете ей, что это очень важно?