Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер (2021)

Как бы там ни было, я согласилась поехать. Когда мы с Рори прибыли на вокзал, Хелен уже ждала там, махала нам, радостно улыбаясь. Она куталась в зимнее пальто, руки спрятала в теплые варежки, а шею обмотала теплым шарфом так, что казалось, будто на ней фиксирующий воротник.

— Привет, Серена, — выпалила она. Билеты Хелен уже купила и теперь раздавала их нам, как учитель, который везет класс на экскурсию. — Это Дэниэл. Ты знакома с Дэниэлом? Он изучает архитектуру вместе с Рори.

Она дернула головой в сторону стоявшего рядом высокого спокойного парня в застегнутом на все пуговицы пальто, как у носильщиков гробов на похоронах. Дэниэл остановил на мне взгляд темных глаз, протянул жилистую руку. Пряди его волос ерошились от ветра, падали ему на очки.

Казалось, до Гринвича мы добирались очень долго. Мы с Рори медленно шли, держась за руки. Я была в перчатках, он — без. Мягко сияли викторианские газовые фонари, стоявшие по краю парка. Деревья шелестели, сбрасывая пожухлые листья, которые слетали на землю, как мятые бумажные пакеты. Когда мы проходили мимо паба, что находился в конце дороги, ведущей к их дому, из распахнувшейся двери вырвались теплый воздух, смех и треск огня, плясавшего в камине. Я отметила, что стены, ограждающие Гринвич-парк, утыканы маленькими калитками. Это создавало впечатление таинственности. Их улица, идеально сохранившая дух прошлого, нетронутая настоящим, казалось, была сокрыта в глубине веков, словно потерялась во времени.

А дом какой! Безупречная симметрия, формованная живая изгородь, ровненькая черная ограда. Из высоких георгианских окон, выходивших прямо на парк, лился свет ламп и огня, пылавшего в каминах. Словно на картине.

— Вот мы и на месте, — просияла Хелен. Ей не удалось замаскировать волнение в голосе. В нем сквозили гордость и нервозность — так ей хотелось, чтобы нам понравился их дом. Она то и дело поглядывала на меня, словно мое одобрение значило для нее не меньше, чем мнение ее парня. И я, и Дэниэл молчали. Мне с трудом верилось, что они и впрямь здесь живут. Хелен позвонила в дверь, и в следующую минуту нас уже взяли в оборот. Мать расцеловала меня в обе щеки, Дэниэла длинными стройными руками загребла в костлявые объятия и затем повела нас на кухню.

Отец, Ричард — известный архитектор, о котором я, правда, никогда не слышала, — ползал на четвереньках перед древней на вид газовой духовкой, все пытался заново зажечь ее с помощью курительной трубки, что торчала у него сбоку изо рта, но при этом не выпускал из руки бокала с портвейном — вероятно, уже не первого за вечер, заподозрила я. Поднявшись с пола, он обнял Рори и Хелен, потрепал Дэниэла по плечу, смачно поцеловал меня в щеку и затем сунул мне в руку бокал с джином и тоником.

Весь вечер вокруг нас с Дэниэлом суетились так, будто мы были их давно утраченными детьми и вдруг внезапно нашлись. Нас обкармливали разными блюдами, засыпали вопросами. Отвечая, Дэниэл был вынужден прикрывать рукой нижнюю часть лица, чтобы не показывать набитый пищей рот. Каждая подробность его скучного существования поры детства и ранней юности вызывала полнейшее восхищение. Мои полусформировавшиеся представления о юриспруденции, которую я изучала в университете, получали восторженное признание. А как нам живется в Кембридже? Держу ли я Рори в узде? Дэниэл может подтвердить, что Рори действительно посещает лекции по архитектуре?

Даже Чарли был с нами любезен. В поезде Хелен в туманных выражениях предупредила нас, что их младший брат — «трудный» ребенок: от учебы в университете отказался, обитает в сумеречном мире игр «По зову долга» и марихуаны, который он создал в своей комнате на самом верхнем этаже. Однако мне Чарли показался довольно приятным юношей, поведал о своих планах окончить музыкальный курс в местном колледже, за столом передавал мне хлеб, Дэниэла глубокомысленно расспрашивал о футбольной команде, за которую тот болеет, хотя было очевидно, что в этой семье отдают предпочтение регби.