Путь Воина - Вероника Мелан (2016)

— Ты только на него не наткнись в коридоре. У него, знаешь ли, доброты мало. А если слово скажет, тут все сразу подчинятся, так что не попадайся. И давай… про него не будем.

Реакция собеседницы удивила — Рим откровенно мужика в сером халате боялась, а следом за ней испытала тревогу и Белинда — хорошо, что ее не заметили.

— Короче, я в правом крыле за колоннадой живу. Заходи.

«Если не слиняешь», — читалось в насмешливом взоре.

Деваха с тату ловко запустила окурок в окно, зачем-то отряхнула ладони, развернулась и зашагала прочь, а Белинда так и осталась стоять с открытым ртом, глядя, как под тонкой футболкой мелькают острые лопатки.

«А как зовут мужика в сером халате? Почему его все боятся? Почему Манолов тренирует не Манол? Тебя тоже привела в монастырь Мира? А я живу возле кухни…»

Все эти фразы, рвущиеся наружу, так и не были произнесены вслух; Рим ушла.

Вечером.

Белинда проработала в закусочной «Яйца Эдди», в которой, понятное дело, подавали не яйца самого потного владельца Эдди, а всего лишь пять видов яичницы (однако название забегаловки всегда работало на «ура» и привлекало падких на дурной юмор клиентов), столько дней, что едва ли могла бы их сосчитать, даже напряги она до предела память. Но ужасным было не это. Ни одного из них она не смогла бы толком описать, потому как любое вчера походило на любое сегодня так же сильно, как две капли дождевой воды, висящие на перилах моста в Ринт-Круке: разожранные и тощие лица, тарелки, полные яичницы и сосисок, грязные тарелки, полные стаканы, пустые стаканы, шутки о заказах, подколки поваров, язвительные комментарии друг другу официанток… Все было одинаковым и разнилось лишь временем произнесения и парой переставленных в предложении слов.

Но этот день — сегодняшний — она помнила до единой мелочи: каждое слово, каждую фразу, свой каждый шаг — и едва ли забудет его когда-либо. Седого Мастера, сидящего на коврике, его обидное «идите», а после укутавшую одеялом удрученность. Пришедшего после мордоворота, его отрывистое «комната менять», душную кухню, гремящий по полу таз, не желающие отстирываться деревянным мылом носки. Спроси ее лет, эдак, через сто (при условии, что она проживет их все на одном Уровне без потери памяти), и Лин снова совсем как сегодня вспомнит каждую мелочь, произошедшую с ней, начиная с раннего утра и до вот этого самого вечера в комнате, рядом с жаркой печкой.

На печке закипала вода, в которую Белинда собиралась ссыпать безымянные семечки, ветки и корешки, чтобы после, когда зелье остынет, выпить. Навряд ли оно быстро поможет унять боль, если вообще поможет, но попробовать стоило. Скорее всего, этой ночью, как и вчерашней, придется спать на спине без переворотов на бок, чтобы не потревожить ноющие ребра. Спать после пары таблеток обезболивающего, которые — блин-малина — когда-нибудь закончатся.

В комнате халат грел слишком сильно, пришлось его скинуть; вода закипала медленно — вероятно, стоило подбросить дров, но Лин ленилась подниматься.

Интересно, звонила ли Кони?

Закусочная, подруга, их посиделки в барах — отсюда все казалось слишком далеким. Разговоры-разговоры — о чем они говорили тогда? О мужиках? О планах на жизнь? И что сказала бы Лин Кони, набери она сейчас знакомый номер?

— Прикинь, я сегодня видела такого мужчину! Обалдефиксного! Где? Да тут, в монастыре. В каком? На холме… Что я здесь делаю? Да ты вряд ли поверишь…

Да. Скорее всего, даже преданная их долгой дружбе Кони посчитала бы Белинду сумасшедшей: «Послушалась призраков? Должно быть, Килли точно хорошо приложил тебя головой о кровать».

Как все странно, все слишком странно.

Келья, дрова в углу, чужие штаны на ногах, жесткая подушка на незнакомой кровати; мысли постоянно кружили вокруг одних и тех же образов — Рим, коридоры, монахи, дерущийся один против пятерых мужик…