Еще одна из рода Болейн - Филиппа Грегори (2018)

Что это был за танец, танец соблазна! Генрих не сводит голубых глаз с моего лица, вот он приближается ко мне, топает ногой, хлопает в ладоши, будто сдирает с меня одежду на глазах у всего двора. Я запретила себе думать о королеве, о том, что она на нас смотрит. Я танцевала. С высоко поднятой головой, глаза в глаза, маленькие, соблазнительные шажки, бедра призывно колышутся. Вот мы уже совсем рядом, он подбрасывает меня, держит на руках – придворные аплодируют без устали. Король мягко опускает меня на пол, и вот я стою посреди зала, щеки горят, все смешалось – неловкость, триумф, желание. Повинуясь ритму барабана, мы расходимся в разные стороны, потом, ведомые движениями танца, снова сближаемся. Король опять поднимает меня на воздух, на этот раз опускает медленно, прижимая всем телом к себе. О, это ощущение его тела – грудь, бедра, ноги. Мы замираем, мое лицо совсем рядом, он наклоняется – поцеловать меня в губы. Его дыхание на моем лице, тихий шепот: «У меня в спальне. Немедленно».

Я провела эту, да и следующие ночи в постели короля, повинуясь его неизменному желанию. Предполагалось, что я счастлива. По крайней мере, моя матушка, отец и дядя, да и, наверное, Джордж, были счастливы: король опять выбрал меня, все при дворе снова вращается вокруг меня. Придворные дамы королевы выказывают мне почтение совсем как ей. Иностранные послы низко мне кланяются, будто я принцесса, королевские фавориты пишут в мою честь сонеты, воспевая золотые кудри и алые губки. Фрэнсис Уэстон написал мне песню, и, куда бы я ни пошла, все готовы мне служить, помогать, ухаживать за мной. Кто-нибудь все время шепчет мне на ухо – просит упомянуть королю то или это, а они мне потом по гроб жизни будут благодарны.

Я следовала совету Джорджа и всегда отказывала всем просителям, не докучая королю просьбами даже о себе самой. Ему это очень нравилось, так с ним никто никогда себя не вел. Мы свили маленькое уютное гнездышко за тяжелыми дверями его спальни. Ужинали вдвоем, после того как ужин подавали в парадном зале. Компанию нам составляли только музыканты да изредка один-два королевских приятеля. Томас Мор часто приглашал короля подняться на плоскую крышу замка – поглядеть на звезды, и я шла с ними, всматривалась в глубину темного неба и думала – там, над Хевером, стоят те же звезды, сверкают сквозь узкие прорези бойниц, освещая спящее личико моей малышки.

Ни в мае, ни в июне обыкновенные женские дела не пришли. Я шепнула Джорджу, он меня крепко обнял, прижал к себе:

– Скажу отцу. И дяде Говарду. Молись, чтобы на этот раз был мальчик.

Я хотела сама рассказать Генриху, но они решили – новость слишком весомая и многообещающая, ее надо использовать получше. Пусть к королю пойдет мой отец, тогда семья извлечет из моей плодовитости полный прибыток. Отец попросил короля уделить ему несколько минут для личной аудиенции, тот, думая, что речь пойдет о переговорах кардинала Уолси во Франции, увлек отца в амбразуру окна – поговорить вдали от длинных ушей двора. Отец с улыбкой произнес одну краткую фразу, я увидела – король бросил взгляд в ту сторону, где я сидела с другими дамами, услышала его радостный возглас. Он бросился через всю комнату и чуть не схватил меня в объятия, но вдруг остановился – испугался сделать мне больно. Вместо того поднес к губам мою руку:

– Красавица моя! Лучше новости и не придумаешь. Давно ничего такого хорошего не слышал!

Я глянула мельком на сгорающие от любопытства лица придворных, повернула голову к королю.

– Ваше величество, – осторожно начала я, – я так рада, что вы счастливы.

– Счастливее не бывает, – заверил он, поднял меня на ноги, поставил рядом.