Черный Лес - Вероника Мелан (2018)

Медитации-хредитации – ничего никуда не делось. Вот оно все дерьмо, и вот она правда: она – уродка и неудачница.

Лин разрыдалась, опала на колени. Впервые взвыла в голос, по-волчьи задрав лицо к луне.

Зачем она идет к Мире? Чтобы та тоже сообщила ей: «Ой, милочка, ну, подумаешь, звезда? Хотела тебе помочь немного, сделать так, чтобы тебя, дуру, приютили хотя бы монахи…»

И какая, в задницу, секретная миссия? Зачем она сама себе постоянно врет? Жалкая, несчастная, разгребающая землю в поисках ростков надежды – и сама же губящая ее корни.

Почему все это стало ясно только здесь, только в лесу?

Нет, она врет себе и верит в то, что хочет верить. Но не видит того, кем на самом является, – ничтожеством. Ничтожеством в полном смысле этого слова – апатичным, уже наполовину умершим человеком изнутри. Постоянно боящимся чего-то, так и не научившимся жить.

И ей не нужно к Мире… Ей вообще больше никуда не нужно.

Когда она заползла под ближайший куст? Когда уселась у дерева, навалилась на него спиной, поджав под себя ноги?

Кто ее ждет в чужом домике? Кто ее вообще где-то ждет?

Никто.

И, может, пора перестать себе лгать? Просто закрыть глаза, просто успокоиться, принять жизнь и себя такой, каковой она на деле является?

Белинда горько плакала, закрыв глаза, – от души жалела саму себя.

Вот все и стало понятно, вот все и открылось.

И больше не нужно никуда идти. Можно возвращаться.

Уходить. Возвращаться. Чего непонятного?

Лин по какой-то причине продолжала сидеть под деревом. Тепло, сухо, не кусают; с неба за ней наблюдал молчаливый лунный диск.

Да, она вернется. И Шицу ей ничего не скажет. Промолчит Рим, ни о чем тактично не спросит Ума, заглянет в глаза и распознает затравленное выражение Тоно: «Я же говорил: не готова».

Потихоньку Белинда успокоилась, перестала плакать, вытерла слезы ладонью и на этой же ладони, приложившись к ней щекой, уснула.

Во сне ей увиделось странное. Во сне она стояла чуть в стороне от себя и видела ту Белинду, что спала поодаль от тропки за кустом.

И в той Белинде кто-то сидел. Прямо внутри. Он влез в нее целиком, но даже не уместился весь, и часть черного клуба плавала по сторонам от ее тела. А вокруг – между древесными стволами – неторопливо перемещались другие – подобные тому, что сидел внутри, темные сгустки. Не то наблюдали за чем-то, не то ждали своей очереди…

Проснулась она рывком – вынырнула из сна, как из-под поверхности ледяной воды, – резко и хрипло втянула в легкие воздух.

После сжалась, притаилась, замерла.

И вдруг поняла, что этот кто-то в ней так и сидит. Не она – кто-то чужой.

«Страх, – вдруг впервые помог осознать происходящее подселенец, – это не ты, это страх».

«Неужели мой?»

«Чужой».

Чужой.

Но почему он в ней? Зачем?

Поворочалась, опустила ладони, уперлась ими в комковатую и сухую землю – ощутила, что страх притаился тоже и уже почти не чувствуется.

Она похолодела, когда поняла, что может так и уйти с ним из леса. Забрать его с собой и носить всю оставшуюся жизнь.

«Страх одиночества».

Эта мысль вдруг пролила свет – озарила ее пыльный умственный чердак и все разрозненные лежащие на нем предметы, с первого взгляда не подходящие друг к другу.

Но только с первого…

Конечно! В ней всю жизнь был страх одиночества – так долго, сколько она себя помнила… Страх не найти правильного мужчину, страх не быть кем-то любимой, страх, что в болезни никто не принесет воды. И этот новый страх – утрированный и усиленный кем-то до бесконечности – притянулся к ней из-за того маленького, который уже нашел место на ее чердаке.

«Он пришел за своим… ребенком».

Мысль о детях, которая никогда не посещала ее на Уровнях, здесь показалась ей совершенно естественной.

«Он пришел, чтобы быть со своим чадом…»