Черный Лес - Вероника Мелан (2018)

Не успевала она становиться, как учил Тоно, «пустой», как эту пустоту мгновенно что-то занимало. Опять не свое, чужое, но уже понятное, не такое пугающее, как поначалу. И ей вдруг сделалось понятно, почему Тоно до сих пор сидел в Тин-До. Действительно, одно дело понять это раз, другое дело понять это на всю жизнь – так, чтобы каждый день по мудрости и с открытым сердцем.

«Тоно – просто идиот. А ты справишься!»

Добро пожаловать, гордыня. Дубль два.

Лин шла по тропинке, криво ухмыляясь.

Счет времени она потеряла. Прошел ли с заката час или два? А, может, дело уже к утру?

Ей все еще не виделся холм – тропа, как вихлялась собачьим хвостом по равнине, так и продолжала стелиться плоско, ничем не намекая на приближение горы.

Белинда умаялась.

Жизнь в интенсивном режиме постоянной осознанности измочалила ее похлеще скоростной разгрузки вагонов. «Распознать-что-пришло/переосмыслить/отпустить».

Просто? Если бы.

Кажется, она забыла, куда и зачем шла.

Да, лес – это просто новая жизнь, отдельная. Та, в которой ты до старости будешь заниматься пересмотром ситуаций, в которых однажды оказался. Сначала недавних, затем отдаленных, потом и вовсе из позабытого, казалось, прошлого.

Только, если уж ступил на тропу, будь добр ее пройти.

И она проходила. Наполнялась вонючей жижей до краев, переживала ее, ощущала затылком и кончиками пальцев, кипела, булькала, плавилась, изрыгала пламя, а после, как сдутые меха кузницы, опадала. Обретала минуту спокойствия. А после наполнялась вновь.

Спустя какое-то время она забыла не только направление, но и собственное имя – стала вместилищем чужих чувств, а так же рабом и священником. Бесконечно страдала, исповедовалась, каялась, отпускала себе же грехи. Чтобы тут же вспомнить новые.

Устала до беспамятства. До того, что, когда неожиданно вышла к подножию холма, оставив лес позади, уже не обрадовалась ни мягкой траве под ногами – той самой, шелковой и нежной (из сна), ни тому, что в нее, кажется, больше никто не вселялся, ни даже взошедшему над головой солнцу.

Когда колени подкосились и Лин, ударившись грудной клеткой, повалилась навзничь, глаза ее все еще были открыты.

А вот ум уже спал.

Он отключился.

* * *

(Michael Whalen – Life Is A Circle)

А далее был самый странный день в ее жизни – самый пустой и одновременно самый наполненный, не «бессмысленный». У ног, поглаживаемая ветром, качалась трава; по небу бежали, меняли форму, рвались на части, соединялись и растворялись облака.

Белинда не помнила, когда проснулась.

Она сидела на лугу перед южным холмом, и ей казалось, что она, наверное, сидела здесь всегда. Одна жизнь закончилась, другая еще не началась – а здесь и сейчас короткий, как секунда, и такой же вечный момент покоя. Мысли в голове плыли подобно облакам: меняли форму, содержание, растворялись, возникали вновь – Лин провожала их тем же пустым взглядом, каким провожала и собратьев на небосклоне. Без эмоций, без грусти, без радости.

Она впервые в жизни была самой собой и впервые видела день, являющийся просто днем. Не плохим, не хорошим, не коротким и не длинным – таким, каким он был. А наблюдала ли она хоть один-единственный день раньше, в прошлом? Нет. Всегда смотрела сквозь шоры из эмоций, сквозь запутанный кокон чувств, сквозь пыльную бойницу, в которую этому ветру было попросту не влететь.

Ночной поход ее очистил.

Он состарил ее и родил заново – он позволил единственный раз в жизни ей побыть самой собой – человеком, женщиной, всем и никем. Белиндой.

Конечно, она помнит, что собиралась взобраться на холм, помнит, что еще чуть-чуть, и нужно будет подняться с земли и вновь шагать через лес – уже другой, уже не страшный.

Хотя, был ли Лес Духов страшным? Страшнее того человека, которым она являлась изнутри?