Черный Лес - Вероника Мелан (2018)

В его жизнь вернулась надежда. И дурная, почти сумасшедшая, не имеющая ничего общего с логикой радость.

Джону как никогда сильно хотелось курить.

За окном впервые за долгую дождливую осень хлопьями валил снег.

* * *

(Massive Attack – Silent Spring (feat. Liz Fraser))

После признания ей стало легко и сложно: не терзали более невысказанные вслух чувства, но неожиданно рассыпались и раскатились ладно работающие ранее в голове шестеренки. И уже не первый день Белинда мысленно поднимала то одну из них, то другую, силилась приладить друг к дружке, но механизм, как будто, испортился бесповоротно. Пропал интерес к медитациям, а заодно и размышлениям о жизни; исчезло желание смотреть на мандалу Шицу. Даже свиток – ее ненаглядную грамоту, награду – не хотелось больше брать в руки.

Беда.

Предстоящую пятницу Лин ждала не с радостью или беспокойством, как ранее, а с тоской. Не потому что вновь увидит Джона (или не увидит – ей вдруг стало все равно), а потому что разошлись во мнениях голова и сердце. Ум твердил, что тренировки продолжать стоит, иначе как стать лучшей женщиной-бойцом на Уровнях и заслужить всеобщую любовь и уважение? «А что ты скажешь Шицу? Что бросила? Значит, все зря?»

А она собирается увидеть Шицу?

«А что ты скажешь Рим? Ой, прости, я передумала практиковаться. Я – ленивая жопа. Надоело».

Но Лин знала, что она не «ленивая жопа», – дело было в другом. Сердце после слов, прозвучавших перед Мастером Мастеров, окаменело и оглохло. Ему стало наплевать на тренировки, на знания и занятия, ему стало наплевать на себя. И по утрам Белинда бегала и отжималась исключительно по старой привычке, пугаясь того, что вскоре забросит и это.

Неужели она скатилась в хандру? Начала себя жалеть?

А выбираться почему-то не хотелось, и от того на душе становилось все муторнее. Что-то в ней сломалось.

Роштайн все чаще сомневался, верно ли сделал, пригласив в дом телохранителя, ведь звонков больше нет. Угроз тоже. Может, домой?

Лин решительно крутила головой – нет, домой не поедет. Из-за оплаченных денег? Нет, не из-за них. А потому что беспокойства добавил увиденный пару дней назад сон, в котором стояли в чужой темной комнате Мира и Мор (кажется, там кто-то спал на диване – другой мир, ночь). И Мира вдруг учуяла ее, Белинды, присутствие, и произнесла: «Знаешь, я ведь так и не сказала ей о том, что ее миссия – спасти человека…»

Лин совершенно четко уловила – те слова были о ней и для нее. И с той поры напряглась до предела: «спасти человека» означало спасти Роштайна. И, значит, уходить ни в коем случае нельзя, ни сейчас, ни позже. Пока не минует опасность, которая еще не случилась.

Иан качал головой:

– Все пустое. Это отнимает у Вас столько времени, что не хватает ни на что другое.

– Хватает.

Она и так ничем не занималась: не медитировала, не тренировалась толком, сбила себе весь режим. А в чужом доме, хоть она принципиально больше не ловила энергетические точки (надоело ошибаться и пугать идиотскими позами служаку-Ивара), она хотя бы прибиралась. И пыль не так сильно скапливалась в собственных мозгах, не позволяла остаткам мудрости превратиться в труху и зарасти паутиной.

– Мне нормально. Правда.

А в голове фраза «Ее миссия – спасти человека».

Роштайн сдался после пятой попытки «уволить» Лин с работы.

Ей полегчало, когда он отстал, но с каждым днем становилось все страшнее: а что, если она в таком состоянии проспит приближение беды? Что, если зазевается, отвлечется, не заметит? И вернулось вдруг дерьмовое и забывшееся давным-давно самобичевание.

Что сделало с ней это признание Джону? Зачем? Лучше бы… как раньше.

Однако как раньше уже не получалось. И винить некого.

Только как же быть с предчувствием беды? Что делать?