Нью-Йорк - Татьяна Богатырева, Евгения Соловьева (2019)

Что делала Роза в Мандарин Ориенталь? Зачем смеялась над ним? Почему написала о нем – так? Счастье – не вместе, успех – на разных континентах, дети – от другого мужчины, от другой женщины, случайная встреча через десять лет, ностальгический букет фиалок… И в финале: «Спасибо за все, Бонни, прощай».

Прощай, у нас нет больше ничего общего, но я рада твоему счастью.

Какому, к черту, счастью?! Зачем так?! Разве она не видит, как ему больно от этого «ничего общего»? Ей все равно… Она закончила роман о больном ублюдке и выбрала Кея… родит Кею детей… Ее ждет счастье – без больного ублюдка Бонни. Все правильно. Такие, как он, не должны размножаться. Не должны жениться.

Она смотрела на него вчера. Смотрела, как он плачет, как он зовет ее, молит о прощении. Коснулась его – с жалостью. Простила. Потому что любит Кея. Отдалась ему – но только ради Кея.

Сегодня утром Роза и Кей были так естественно счастливы – вместе.

А Бонни даже не имеет права ее ревновать. К кому? К единственному другу? Единственному, кто принимает его таким, какой он есть, и любит именно его, больного ублюдка.

Лучше бы он сдох.

Еще б не было так холодно…

Он вынырнул из смутных, тоскливых видений только под вечер, когда в окно били оранжевые лучи заката: такие яркие, что Бонни сразу закрыл глаза обратно. Голову приятно холодило, пахло апельсинами и рядом кто-то сопел.

– А, проснулся, – прозвучало сварливое, и в губы ткнулась трубочка. – Пей. Вот всегда так! Премьера на носу, все разваливается, а ты, ты… а я должен тебя лечить, да? Мы провалимся… мы точно провалимся! Я не пойду это смотреть, я уже купил билеты в Вайоминг, буду кататься на лыжах…

Под горестные стенания Тома Бонни выпил апельсиновый сок с растворенным аспирином. В голове было пусто и ясно, отчаянно чесалась спина, и весь он был мокрый и липкий от пота. Температура, japona mat`. Стресс, переутомление и лихорадка, не надо звать доктора, чтобы поставить диагноз.

Доработался, japona mat`. Надо было в прошлые выходные отсыпаться и трахать ближайшую доступную сучку, а не репетировать и сходить с ума по мадонне. Просить Кея о сессии тоже надо было раньше, пока мозги работали, и ни в коем случае не играть дома! Там же Роза!

Japona mat`.

Бонни зажмурился, так и не открыв глаз.

Кей, конечно, умный. Кею, конечно, виднее. Но получилась опять zhopa. Кей бы, конечно, сказал, что zhopa – в голове у некоторых придурков. И он опять прав, чтоб его. Был шанс поговорить с Розой? Был. Просрал этот шанс? Просрал. Japona mat`.

Ладно. Спишем на лихорадку и бред.

– …в прессе просто ужасны. Ты слышишь меня, Джерри? Я говорю, прогнозы просто ужасны! Нас ждет сокрушительный провал! А ты… а они…

– Заткнись, что ли, Том, – пробормотал Бонни и открыл-таки глаза.

Друг и соавтор бродил по номеру, запустив руки во взлохмаченную рыжую шевелюру, и обиженно сопел. Бедный, бедный Томми! Вместо того чтобы жалеть его, Бонни взял да и свалился. Вселенская несправедливость.

– Ты неблагодарная скотина, Джерри, – Том выдержал ровно пять секунд молчания, и его прорвало. – Я тут…

– Ты был мне родной матерью, я уже понял, – перебил его Бонни. – Я буду век тебе благодарен, если ты поможешь мне добраться до душа.

С видом принимающего смертные муки святого Том таки помог – и добраться, и вымыться, и намазать спину заживляющей мазью. Разумеется, не преминул сделать козью морду и попенять Бонни на опасные игры, вот покалечишься, кто тогда будет…

– Тебя жалеть? Не волнуйся, Томми, дураки обязательно найдутся.

– Эта все твоя мисс Ти! А такая была с виду нормальная! Извращенка!

– Кто бы хрюкал, – поморщился Бонни. – По крайней мере, не педофилка, как твои. Трахать двухметровую ноющую деточку и утирать ей сопельки…

– Как ты можешь! – Том от возмущения аж остановился на полпути от ванной к кровати. – Ты, ты… Я для тебя…