Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

Сделав глубокий вдох, я пробежался рукой по волосам и закрыл глаза, стараясь успокоиться, потому что срыв и крики ничего не решат. Она только замкнется еще больше, расстроится, а я этого не хотел. Я хотел, чтобы она открылась мне, и мое мудацкое поведение проблему не решит. Я собирался использовать все свое обаяние, чтобы вытянуть это из нее, что было, нахер, смешно, учитывая, что она моя девушка и пообещала верить мне, поэтому мы не должны играть в эти поганые интеллектуальные игры. Но по какой-то причине она хотела играть, поэтому я должен был предвидеть ее ходы и использовать возможность манипулировать ей.

Я моргнул и глянул на нее, замечая, как выжидающе она смотрит на меня. Я вздохнул, потянувшись к ней и убрав непослушные прядки волос с лица. Кончиками пальцев я легонько коснулся ее кожи, и ее веки с трепетом закрылись.

– La mia bella ragazza, – пробормотал я. – Non capisco (Я не понимаю).

Она снова открыла глаза и вернулась ко мне взглядом, выражение ее лица было удивленным. Я убедился, что мой голос по-прежнему нежный и чарующий, делая ставку на итальянский. Я понял, что эта байда не причинит ей боли. Мой итальянский был глубоко американизированным, иногда так сильно, что сами итальянцы не понимали, что, нахер, я говорю. Но мафия его использовала, они тоже говорили на американском наречии этого дерьма. Это была сумасшедшая смесь диалектов, большинство из которых пришли из южной Италии, грамматически искаженные, а ударения и вовсе были хреновыми, ведь я родился и вырос в Америке. Но я могу очень успешно применять эту лажу, когда хочу, когда я особенно стараюсь, как, например, сейчас. Я улыбнулся выражению ее лица, довольный, что паника на нем исчезла.

– Tanto gentile e tanto onesta pare la donna mia, – сказал я, стараясь произносить серьезно.

Ее губы дрогнули в улыбке.

– Что это значит? – с любопытством спросила она.

Я не отрывал от нее глаз с минуту, улыбаясь.

– Это значит: «Моя леди так добра и честна», – сказал я. – Это диалог из «La Vita Nuova» Данте. Поэзия, как я понимаю.

Мои брови сконфуженно нахмурились, когда я произнес эти слова – с каких, нахер, пор я начал цитировать стишки? Что, блядь, со мной случилось? Я превращаюсь в настоящую киску.

Она кивнула, улыбаясь.

– Так мило, – сказала она. – А ты знаешь еще?

Я вздохнул и нерешительно кивнул, я вспомнил эти строки, чтобы, черт возьми, очаровать ее, но мне совсем не улыбалось цитировать всю это говно целиком. Но она ожидающе смотрела на меня, очевидно, желая услышать больше, и коль скоро я люблю ее, то дам любую долбаную вещь, которую она пожелает, даже, если это значит рассказывать наизусть любовную поэму какого-то педика в три часа ночи на итальянском языке.

– Quand'ella altrui saluta, ch'ogne lingua deven… uh… (Когда она проходила мимо, многие говорили…), – c запинкой произнес я, внезапно замолкая, запнувшись на полуслове и, нахер, не в силах вспомнить остальное. – Иисусе, слишком рано для этой фигни. Или слишком поздно, без разницы. Спроси меня завтра, когда я смогу связно мыслить.

Она улыбнулась и кивнула.

– Хорошо. Тогда нам лучше лечь спать, – пробормотала она.

Я быстро покачал головой.

– Скажи мне, что сделал отец, tesoro, – сказал я.

Она глянула на меня, ее улыбка сползла с лица.

– Не надо так переживать. Я не выйду из себя, обещаю. Если до этого дойдет, мы просто убежим. Я же говорил.

Ее глаза слегка расширились, вернулась эта адская паника.

– Мы же решили, что остаемся, помнишь? – спросила она. – Никакого бегства.