Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

Я не стал отвечать, это было бессмысленно. Я знал, что мне придется поднять свою хренову задницу и поехать, потому что, в конце концов, я ведь не хотел, чтобы рука болела постоянно. Моя правая рука была важным составляющим тела, учитывая, что я, б…ь, был правшой. Травма правого запястья скажется на моем почерке и игре на фортепиано, и на футболе, и, Христос, мне же нужно иметь возможность играть с маленькой киской, как все дни до этого.

ДН. Глава 50. Часть 4:

Я сделал еще один глоток водки и услышал, как отец бормочет что-то себе под нос.

– Прости? – спросил я с раздражением, вопросительно поднимая брови.

Он покачал головой.

– Я сказал, что ты слишком много пьешь, тебе не стоит употреблять напитки вроде этого, – повторил он.

Я пожал плечами.

– Да ладно, все мы не без вредных привычек, отец. Я вообще-то хотел курнуть немного травки, но я пуст, и у меня вроде как нет гребаных ключей, чтобы спуститься и взять немного, – сказал я. – Так что водка, полагаю, в самый раз.

Он вздохнул.

– Мне жаль твою печень, ты ведешь ее прямиком к циррозу уже в свои семнадцать, – пробормотал он. – Это убьет тебя, если не прекратишь.

– Да ладно, все мы, на хрен, сдохнем когда-нибудь. Предпочитаю, чтобы это произошло из-за чего-то, что мне нравится, – пробубнил я, раздраженный тем, что он снова разыгрывал передо мной доктора.

Я поднес бутылку к губам, чтобы глотнуть еще немного, и как только жидкость прошла через горло и обожгла его, до меня дошло, что я только что сказал.

«Все мы, на хрен, сдохнем когда-нибудь. Предпочитаю, чтобы это произошло из-за чего-то, что мне нравится».

Господи, ведь это именно то, что сделала моя гребаная мать. Это напомнило мне обо всем том дерьме, что она любила приговаривать, когда мы были детьми: Nella vita – chi non risica – non rosica. Закон жизни: кто не рискует, тот не выигрывает. Она могла просто жить, комфортно и эгоистично, и в конечном итоге прожить довольно простую жизнь. Ей вовсе не нужно было рисковать собой, но она поступила именно так, потому что считала, что даже призрачная возможность выиграть стоит того. Стоило, черт возьми, умереть, если она могла спасти девочку, которая заслужила право на жизнь. Я чувствовал ту же херню. Дьявол, я до сих пор чувствовал то же, что и она. Я бы, не задумываясь, принес себя в жертву. Когда любишь кого-то так же сильно, как я, то готов пойти на все.

– Я, гм… – начал отец, нарушая напряженную тишину, которая воцарилась в комнате.

Я взглянул на него и увидел смущение на его лице.

– Я сказал Изабелле, чтобы она дала тебе время.

– Почему ты сказал ей это? – спросил я нерешительно.

Он вздохнул и покачал головой.

– Я никому не сказал, – выговорил он.

Я с облегчением кивнул.

– Она не знает, – тихо сказал я.

Он уставился на меня.

– Ты считаешь, что от нее это можно скрыть? Она потребует объяснений, а ты сам еще не решил, как к этому относиться, – сказал он.

Я вздохнул и провел рукой по волосам, морщась от чертовой боли в запястье.

– Я что-нибудь придумаю, что угодно. Но она ни в коем случае не должна, б…ь, узнать, что мама погибла, пытаясь спасти ее. Это ее, на хрен, уничтожит, особенно после той хрени, которую я сказал ей недавно, – ответил я.

С минуту он смотрел на меня, приподняв брови.

– Ты говорил с ней об этом? – тихо спросил он.

Я тоже смотрел на него, зная, что ему, черт побери, любопытно потому, что с ним я никогда не делился этим дерьмом. Просто я никогда, на хрен, не обсуждал это ни с кем, кроме нее.