Обещания богов - Обещания богов (2022)

Такие взлеты и падения были, безусловно, связаны с климатом нацистской Германии. Резко континентальным климатом, очень сухим, подверженным радикальным перепадам температуры…

К нему бросилась Соня. На ней по-прежнему была шляпа, надвинутая на глаза.

— А ты что об этом думаешь?

— Хм…

— Что с нами будет? Весь мир против нас!

Симон благожелательно улыбнулся, словно успокаивая ребенка. Он восхищался свободой, царящей в «Вильгельм-клубе». Эти дамы, ничего не понимающие в политике и едва ли знающие, где находится Данциг, могли сомневаться, задаваться вопросами, критиковать — и, вообще говоря, вести разговоры, которые гестапо расценило бы как «антипатриотические», — не боясь ни малейшего наказания.

Больше того, если они желали перемыть косточки Геббельсу Kopf und Schwanz[134], потому что у того были любовницы на каждом углу, или же им приходила фантазия передразнить Гитлера, приложив палец под нос, они с легкостью могли себе это позволить. И сказать было нечего. Они пребывали в центре круга, там, где власть никак не могла обернуться против них.

В данный момент Соня пустилась в беспокойные рассуждения о войне, которые Симон едва слушал. Неужели никто не обратил внимания на отсутствие Греты? И остальных? Никто не задал ни единого вопроса? У этих женщин было множество поводов для беспокойства, помимо войны…

Он заметил Магду Заморски, сидящую в уголке с потрясенным видом. Эта богиня с белыми волосами всегда влекла его к себе и в то же время внушала робость, словно держа на расстоянии.

— Думаешь, я права?

Соня уставила на него свои черные глаза. Чернильный взгляд под шляпкой словно снимал начертанную углем копию с мельчайшего мгновения.

— Думаю, еще слишком рано, чтобы делать такие выводы, — наудачу высказался он.

— У тебя просто нет своего мнения.

Симон рассмеялся и встал:

— Именно! Прошу меня извинить.

Он присел рядом с Магдой и поставил на подлокотник ее кресла бокал шампанского.

— А пива ты, случайно, не захватил?

Симон устремился к бару. Перед ним стояло лицо Магды, взвинчивая сердце и нервы. У нее всегда был такой вид, будто она вышла из купели с живой водой, оставившей жемчужины на ее волосах и сияние в глазах.

— Что-то не так? — спросил он, вернувшись с кружкой «Лёвенброй».

— Я собираюсь уехать из Берлина, — сообщила она, отпив несколько глотков.

Тончайший белый завиток волос очерчивал ее губы подобно пене. Магда Заморски была не только княгиней, но и самой богатой вдовой Берлина — ее муж до самой смерти оставался могущественным FM-SS, благотворителем нацистской партии. Он с самого начала финансировал штурмовые группы и национал-социалистическую партию через банковский концерн, считавшийся американским. Поговаривали даже, что он переводил крупные суммы на частные счета нацистских сановников, в том числе Гитлера.

— Почему ты решила уехать?

— Вскоре быть полькой в Берлине станет не очень комфортно.

— Ты вернешься туда?

Магда бросила на него подавленный взгляд:

— Если я вернусь в Варшаву, там скажут, что я немка. Если останусь в Берлине, скажут, что я полька. И все очень быстро забудут про миллионы, отданные Гитлеру моим мужем.

Магда, которую он всегда знал легковесной и шутливой, сейчас набирала очки по части глубины и прозорливости. Обычно ее любимыми темами были тряпки и купальники.

— Куда ты собираешься?

— В Соединенные Штаты. — У нее на лице мелькнула презрительная гримаса. — Словно я еврейка.

Издавна ходили забавные истории про польский антисемитизм, который, судя по рассказам, был еще круче, чем у немцев.

— Греты сегодня нет? — спросил он, рассеянным взглядом обводя собравшихся.

— Какой Греты?

— Филиц.

— Вроде нет. — Она улыбнулась, ее глаза уже были сухими. — Ты хотел ее видеть?

— Да, было бы приятно. И что-то давно не видно ни Сюзанны, ни Лени.