Обещания богов - Обещания богов (2022)

Но какое Симону было до этого дело сегодня вечером? Ему казалось, что в голове лопнул какой-то сосуд и кровь медленно растекается по мозговым извилинам, как черные чернила, поглощающие разум…

Он дошел до Берлинской оперы, которую нацисты переименовали в «Deutsche Oper». Еще одна нео-какая-то улица, расширенная и утяжеленная, чтобы служить культу воцарившейся власти…

Симон направился прямиком на юг, углубившись в сеть улиц с резиденциями, среди которых располагалась вилла Минны. Наконец показался парк с мощными кронами и зелеными купами. Эта картина его успокоила.

Звонить у ворот не пришлось — решетка была не закрыта. Он прошел по тонущей в ночи лужайке. Он не испытывал стыда, возвращаясь в отчий дом, можно сказать, нагим. Бредущий человечек в растерзанном костюме, с косо свисающей когда-то напомаженной прядью, шатающийся от усталости и отупения, возможно, был самым точным отражением того, чем он являлся в действительности.

Входная дверь была заперта. Он позвонил, но единственным ответом был жуткий крик. Нечто вроде пронзительного воя, в котором смешались удивление и ярость. Женский голос.

Створка приоткрылась, явив искаженное лицо Бивена, и на Симона обрушился новый крик, яснее и ближе. Он доносился откуда-то сверху.

— Тебя и на час нельзя оставить, чтобы ты не начал пытать людей?

— Ты вовремя, — отозвался Бивен. — Мне нужен врач.

Новый крик. Животная мука сменилась дьявольской яростью — будто заточенный где-то демон выплескивал свою беспомощность.

Они поднялись на второй этаж и зашли в то, что, наверное, было спальней Минны. Ее саму он сразу не узнал. Она извивалась на кровати в грязной ночной рубашке. Ее лицо преобразилось. Кожа стала бесцветной. Глаза сверкали болезненным воспаленным блеском. Губы стали сиреневыми и будто раздулись.

— Как только ты ушел, она захотела выпить. Мне удалось ее успокоить. Потом она кинулась к бару. Мы дрались. Потом у нее начался приступ… я уж не знаю чего… Я дотащил ее досюда. И уже несколько часов пытаюсь ее утихомирить…

Белая горячка. Алкоголизм Минны был не шуткой. Симон не мог отвести глаз от ее почти синих губ, запекшихся от невыразимой жажды.

В госпитале Симон Краус часто сталкивался с хроническими алкоголиками, страдавшими и циррозом, и деменцией. Физический и ментальный распад, и он прекрасно знал, как начинается обратный отсчет.

Судя по тому, как обстояло дело, Минна всю ночь будет видеть бегающих под ее подушкой крыс или чувствовать заползающих под ночную рубашку змей.

— Ее постоянно рвет. Она даже обделалась.

Симон поискал ванную. Аптечка такой токсикоманки должна быть забита наркотой и сильнодействующими психотропами.

Белая горячка. Точного объяснения этому не нашли, но алкоголь действовал на нервную систему как депрессант. Если резко остановить его прием, можно вызвать ответную гиперактивность мозга, доходящую до бреда.

Как он и ожидал, аптечный шкафчик ломился от пузырьков, склянок, пилюль. С первого взгляда могло показаться, что это запасы для оказания первой помощи, но там были только наркотики. Кокаин, морфин, гашиш, опиум, эфир…

Симон заметил в этой свалке несколько сильных препаратов, но понял, что с таким запозданием давать их Минне нельзя. Мельчайшая доза этих веществ оставит след в крови и сведет к нулю все ее старания выглядеть clean[154]. Им придется, наоборот, позволить ее мозгу плыть всю ночь по течению — и ждать, пока безумие не исчерпает само себя до полного исчезновения. Все, что он мог сделать, — это удовлетворить ее физиологические потребности.

Прежде всего, восполнить нехватку жидкости в организме. В другом шкафу он отыскал калий, магнезию и какие-то витамины. Нашел также шприцы, катетеры и флаконы, из которых можно было соорудить импровизированную капельницу.

С полными руками он вернулся в спальню и нашел Минну в еще более тяжелом состоянии. Скорость развития приступа была поразительной.