Госпожа - Лиза Хилтон (2017)

На первой картине, которую Караваджо написал в изгнании, была изображена проститутка по имени Лена в образе Магдалины в экстазе, в цветах смерти — красном, белом, черном. Бóльшая часть полотна погружена во тьму. Голова девушки запрокинулась назад, губы сладострастно приоткрыты, из-под сомкнутых век по щеке течет одинокая слезинка — лишь намек на покаяние. Это полотно настолько точно иллюстрирует историю жизни Караваджо, что многие готовы были даже закрыть глаза на тот факт, что автор картины, разумеется, не он. Работа грубая, тени на лице искажены так, что нос Лены превращается в подобие хобота, который кажется тем ужаснее, чем дольше смотришь на картину. Люди так отчаянно хотели увидеть в этой картине историю, логичную иллюстрацию к стремительной, агонизирующе жестокой технике Караваджо и сентиментальную историю о раскаянии, что не обратили внимания на до неприличия низкий уровень исполнения.

На самом деле в то время, когда войска папы прочесывали окрестности Рима в поисках беглого убийцы, Караваджо нарисовал вторую версию «Ужина в Эммаусе». Картина написана в безрадостной, сдержанной манере. Время не пощадило хозяина постоялого двора и его жену. Христос тоже постарел, он так устал, что с трудом поднимает руку над столом для благословения. Трапеза из постной превратилась в убогую, кусок копченого мяса да несколько черствых, крошащихся буханок. На картине сумерки, и тени не таят в себе чудес. Единственное сходство с картиной, на которой изображена Лена, — боковое освещение фигур, все остальное покрыто мраком. Если по картинам и можно судить о состоянии художника после совершенного преступления, то оно явно не похоже на раскаяние и желание загладить вину коробкой шоколадных конфет. Все сидящие за этим скудным столом выглядят измученными и до смерти уставшими. Совсем как я, внезапно пришло мне в голову.

Поднявшись до половины лестницы, я сразу поняла, что в квартире меня кто-то поджидает. Запахло разоблачением или чем-то подобным. Этот запах накрыл меня волной, сметая на своем пути влажный венецианский воздух, ворвавшийся в квартиру, когда я открыла дверь. Думаю, у меня еще был шанс развернуться и уйти, но я заставила себя остаться. Какая-то часть меня понимала, что бежать уже поздно, к тому же мне было просто-напросто любопытно. Так или иначе, я поднялась до самого верха, чувствуя, как на глазах выступают непрошеные слезы. Это место, наверное, было единственным, которое я могла бы назвать домом.

Включив свет, я увидела, что на кресле лежит картина. Копия «Медузы», висевшая у меня над кроватью. Милый штрих. Картины Караваджо всегда беспощадно жестоки по отношению к другим произведениям искусства — все остальное на их фоне просто меркнет. Повесьте хотя бы одну его картину в зале, полном настоящих шедевров, и никто их даже не заметит. Он смотрел на картину и ждал меня, сидя в обитом бархатом кресле, которое было повернуто изогнутой спинкой к двери, мне были видны только рукава темного льняного пиджака, лежащие на ручках.

— Здравствуй, незнакомец! — сказала я скорее для себя, чем для него.

Выглядел Элвин так себе. Еще бы, попробуйте сами провести шесть недель в шкафу. Я упаковала его в три пакета для мусора, поэтому опарыши так и не завелись, но вот влажность в этом городе совершенно невыносимая.