Госпожа - Лиза Хилтон (2017)

Окно моего жуткого номера было распахнуто настежь, с наступлением вечера в воздухе появился запах травы, раскаленного асфальта и гормонов. Такой чудесный осенний вечер в Амстердаме скрывает в себе огромный потенциал — сладострастные удовольствия района красных фонарей меня не особо возбуждали, да и к тому же я поняла, что у меня нет сил идти искать кого-то, хотя компанию здесь найти проще простого. Рейксмузеум уже закрылся. Может, выкурить косячок и немного расслабиться? Ну конечно. Посмотри правде в глаза, Джудит. Ты старая потаскуха и навсегда останешься одна! Хорошо, что мы это прояснили. Я зашла в ресторан малазийской кухни, хотя еще было рановато для ужина, села за столик и достала книжку. Еда была вкусной, но даже смазывание сосудов арахисовым соусом и пальмовым маслом не принесло мне радости. Даже не доев, я пошла бродить по каналам вокруг Лауриерграхт.

Говорят, что прогулка в быстром темпе — эффективный антидепрессант, но люди вообще много всякого бреда несут. Однако, бодро шагая по набережным, я вдруг ощутила какое-то изменение, мне как будто стало легче, как будто все, что я оставила в Венеции и других городах, небрежно упало с моих плеч и беззвучно ушло на дно одного из этих старинных изящных каналов. Теоретически у меня были все основания испытывать страх, просто мне никак не удавалось научиться удерживать тревожность на требуемом уровне. Я решила пожить спокойной жизнью, но вынуждена признать, что это далеко не так приятно, как мне казалось. Что делать, когда ничего делать не нужно? Я не из тех, кто может всерьез увлечься экстремальным виндсерфингом или покорять горные вершины, отдавая все доходы на благотворительность. Сплин, может быть, и романтичное расстройство, но менее скучно от этого не становится.

Сев на край набережной и свесив ноги с парапета, я задумчиво закурила, глубоко затягиваясь вкуснейшим табаком. Может, я старею, но все то, чего я когда-то хотела: безопасность, уверенность в завтрашнем дне, анонимность, — сейчас казалось мне совершенно не стоящим усилий. Каналы изящно струились между высокими и узкими старинными домами, словно расплавленный денежный поток. В венах флегматичного, сдержанного Амстердама течет все богатство известного нам мира. Я подумала о картинах, висящих в музее на другом конце города, об огромном количестве вещей: тарелки и веера, лобстеры и глобусы, мускатный орех и шелковые драпировки, клавесины и фрукты, сундуки, зонтики, сумочки — все это искусно перемешано и выставлено на обозрение бюргерам в их тщательно выписанных накрахмаленных воротниках. Натюрморт, навечно заключенный в рамку и выставленный на обозрение. Мне даже самой не верилось, что я смогла остановиться и замуровать себя в Элизабет, словно насекомое в янтарь. Богатенькая дилетантка, играющая в деловую женщину. Почему я так долго не могла понять, что мое место на самом краю карты? Наверное, во всем виноват Караваджо. Все-таки у нас с ним много общего. Для начала мы оба убийцы. Художник провел бóльшую часть жизни в бегах, стараясь тем не менее оставаться на любимом итальянском побережье. Он любил рисковать, испытывал слабость к броским нарядам, был прагматичен, не боялся крайностей и понимал, что во имя красоты можно простить все, что угодно, даже убийство. Он знал, что честь — язык ран. Наверное, точнее всего сказать, что причиной большинства проблем Караваджо было то, что он переоценивал себя, презирал риск или, скорее, уделял ему слишком много внимания. Возможно, риск — единственное, что меня по-настоящему привлекает в этой жизни. Я слишком долго была вне игры, слишком долго! И несмотря на то что я искренне оплакивала смерть Маши — а может быть, и именно из-за нее, — мне не терпелось узнать, не разучилась ли я играть.