Грозное дело - Сергей Булыга (2015)

И он и в самом деле замолчал. Только было слышно, как он повернулся на бок. Потом ещё немного поворочался, и стало тихо. Трофим по-прежнему лежал на спине, смотрел вверх, в сплошную темноту, и пробовал закрыть глаза, а они каждый раз сами собой открывались. Думать про старшего царского брата Трофиму совсем не хотелось, лучше думать о другом – о том, что Зюзин дал ещё один день на розыск. И даже назвал, кого надо разыскивать – Марьяна. А что его разыскивать?! Иди в подклет и забирай. И что на него ни скажешь, он ни от чего не отречётся. А говорить надо одно – это он царевича убил той кочергой, Савва-истопник про это уже показал под крестом. И те на рундуке при той двери, Фрол Щербатый со своими, и Никифор, сторожничий Верхнего житья – тоже все покажут, что им будет велено. Вот только где кочерга? Вот завтра и Зюзин спросит: где? И велит: покажи! Что сказать? Скажешь одно, а войдёт Годунов и скажет – нет, не так! Или, может, Годунов ещё и сам не знает, что он завтра скажет. Потому что если царевич вдруг выживет, то Годунову надо будет говорить одно, а если помрёт, другое, потому что тогда царским наследником станет другой царевич, Фёдор, и Годунов, его шурин, войдёт в настоящую силу. А Зюзин своей силы лишится и, может, даже головы. Так что же завтра говорить? Вот она, подумал Трофим, служба чёртова, близко к дыбе – можешь сам на дыбу заскочить. И сколько уже заскочило! Ох, суета сует! Трофим мысленно перекрестился и начал читать Отче наш. Потом ещё раз прочитал. Потом ещё. И так читал и читал, покуда не заснул.

25

Спал Трофим крепко, но плохо – снилось, что его душили, а он не мог отбиться и проснуться. Дышать было совсем нечем, в груди он ощущал тяжесть, в ушах гудело, губы пересохли, в глазах плясали искры. Эх, думалось, сейчас помру…

Но всё же не помер, проснулся. Темнота в каморке была кромешная, воздух тяжёлый, спёртый. Вот от чего был такой сон – от духоты, подумал Трофим. Осторожно встал, на ощупь подошёл к окну и стал открывать его.

– Стой! Ты куда это?! – громко воскликнул сзади Клим. – Зарежу!

И было слышно, как он соскочил с лавки на пол. Трофим обернулся и сказал:

– Ты чего это?!

– А ты?! – злобно ответил Клим. – Чего затеял? Куда прёшь?!

– Да никуда. Хотел окно открыть. Дышать же нечем.

– Днём надышишься! А ночью спи!

Трофим скрипнул зубами, вернулся, сел на лавку. Ложиться уже не хотелось, сон напрочь вышибло. Клим чертыхнулся и открыл окно. Да какое там окно – оконце! Но всё равно сразу пахнуло морозцем. На дворе, на воле, было ещё совсем темно. Трофим тяжело вздохнул. Клим опять прикрыл окно, но небольшую щель всё же оставил, вернулся, засветил огонь и лёг на свою лавку. Помолчал, после спросил насмешливо:

– Так легче?

Трофим не ответил. Клим вдруг опять заговорил:

– Какие вы, московские, все злые. Всё вам везде не так. А вот пожили бы вы здесь, тогда узнали бы…

Но тут дверь со скрипом приоткрылась, в каморку заглянула чья-то голова и строгим голосом спросила:

– Который из вас Трофим Пыжов?

– Ну я, – нехотя ответил Трофим.

Голова полезла в дверь, это оказался дворовой в дорогом златотканом кафтане. Дворовой вошёл в каморку, остановился напротив Трофима и, заведя руку за спину, стал внимательно его разглядывать.

– Ухо показать? – злобно спросил Трофим.

– Нет, не надо, – сказал дворовой. – Держи!

Из-за спины, из той заведенной руки, подал Трофиму монету. И какую! Золотую! Здоровенную! Трофим отродясь таких не видел. А как она сверкала! Какая была тяжеленная! Трофим держал её на ладони и боялся сжать кулак. Сожмёшь – и сразу пропадёт, так думалось. Клим подскочил со своей лавки, глянул на монету и спросил:

– От бабки?

– От неё, – ответил дворовой.

Трофим посмотрел на них. Они, дворовой и Клим, оба молчали.

– Это как понимать? – спросил Трофим.

– Он знает, – сказал дворовой, кивнув на Клима.