Грозное дело - Сергей Булыга (2015)

И поехал Демьян в Новгород. Приехал он туда, встал на Торговой стороне, на наместничьем дворе, в приказной избе, сразу за дверью на лавке. Целыми днями ходил по Торгу и присматривался, кого надо, стращал, кого надо, хлебным винцом угощал и, говорили, уже начал усмехаться, руки потирать, наверное, почуял что-то, а то и вовсе взял след.

А однажды день закончился, солнце зашло, а он так и не вернулся к себе за дверь на лавку. Его только наутро в канаве нашли. Лежал ничком. В спине нож торчал. А перевернули, глянули – у него глаза выколоты. Это у лихих людей есть такой знак, что, мол, не смотри туда, куда не надо. Когда Демьянихе про это рассказали, она выла три дня и три ночи. Потом запила. Так и по сей день пьёт, но уже в меру, и под заборами, как прежде, не валяется. А так всем хороша баба Демьяниха. Трофим, бывало…

Да только не про это разговор! Трофим нахмурился. Да и не видел он тогда Демьяниху. Дружина, как только гонца дослушал, сразу же призвал Трофима и велел: езжай, Трофимка, только стерегись, мне после тебя посылать некого. И поехал Трофим в Новгород. Правильней, пошёл. С хлебным обозом. Нанялся вожатым, назвался бывшим холопом князя Телятевского, дали ему четыре воза, и он их довёл. Долго, конечно, ехалось, тащились больше двух недель, зато никто и подумать не мог, кто такой Трофим на самом деле, а так – вожатый и вожатый, пьяница. И в Новгород приехавши, только получив расчёт, сразу пошёл в кабак – это который с этой стороны, возле моста, и там…

Трофим откашлялся и усмехнулся, вспоминая. Там он сел за третий с краю стол, на третье с краю место, даже пришлось кое-кого согнать, дать в рожу, взял чарку и пил. Подошёл к нему один, судя по говору, из местных, назвался Еремеем и выложил на стол перед собою бирку. Трофим выложил свою. Бирки сошлись одна в одну, зарубки на них тоже. Выпили. Трофим почему-то сразу опьянел, в глазах всё расплылось, он упал и больше ничего не помнил.

Очнулся в какой-то конуре. Живой, не связанный. Без кляпа. Можно было закричать, но он молчал, опять стал дышать ровно, глубоко, как спящий, а сам тихонько полез к голенищу, проверить, на месте ли нож…

Но тут загорелся свет, показался Еремей, который сказал…

Тут послышались шаги. Это возвращался Клим, Трофим его сразу узнал по походке и повернулся к двери.

24

Клим переступил через порог, закрыл за собой дверь, посмотрел на Трофима и хмыкнул.

– Ты чего это?! – сказал Трофим.

– Так, – ответил Клим. Ещё раз хмыкнул и добавил: – Иш, как тебя Мотька изгрызла! Страх!

Трофим невольно потянулся к шее и сказал:

– Нет, это меня так на рундуке стрельцы ножом порезали.

– Когда режут ножом, тогда края ровные, а здесь изгрызено, – продолжил Клим, подошёл к окну, снял с подоконника кувшин и переставил его на среднюю лавку, которая у них была вместо стола.

– Я квасу не хочу, – сказал Трофим.

– А это и не квас.

Сказав так, Клим сел на свою лавку, достал из-под тюфяка здоровенный ломоть хлеба, ещё пошарил и нашёл два шкалика, всё это выставил на стол и вопросительно посмотрел на Трофима. Трофим согласно кивнул. Клим налил по шкаликам, взял свой, ещё раз глянул на Трофима и сказал:

– У Мотьки зубы ядовитые. Так что смотри!

– Как это может быть, что ядовитые?! – насмешливо спросил Трофим. – Она сама от яду отравилась бы.