Только между нами - Алайна Салах

Здесь вот уже второй час, лёжа в своей подростковой спальне, я сражаюсь с сумрачным состоянием и составляю план на завтрашний день. Навестить Матвея, написать заявление на увольнение, нанять грузчиков, чтобы перевезти вещи в квартиру на Зубовском. Поначалу мелькнула шальная мысль не забирать ничего: ни одежду, ни сумки, ни украшения, часть которых была оплачена Романом. Не хотелось давать ему повод раздуваться от мысли, что все шесть лет он выступал спонсором моей безбедной жизни. К счастью, здравый смысл вовремя меня остановил. Ни к чему этот горделивый апломб. Тому, кому хочется думать о других хуже, чем есть, едва ли требуется повод. Соберу каждую шмотку, отсортирую те, на которые расщедрился муж, и устрою благотворительный аукцион в пользу детей-сирот.

Ни прошлая бессонная ночь, ни полное моральное опустошение не становятся моими союзниками в борьбе за сон. Сознание то и дело жонглирует лицами мужа и его высокопоставленного приятеля в погонах, их сменяют воспоминания о больничной койке и уставших глазах Матвея. Удивительный мальчик. Ни единого упрёка, ни единого укоризненного взгляда. К насилию невозможно быть готовым, что бы он ни говорил. Ни один человек, имеющий хоть какое-то понятие о самоуважении и цивилизованности, не должен принимать жестокость.

За неплотно прикрытой дверью спальни слышится шорох шагов. Это мама до сих пор не ложилась. Она всегда боялась одиночества и сейчас наверняка проецирует свои страхи на меня. Возможно, думает, что я повторяю её судьбу, ведь после развода с папой она так и не нашла ему достойную замену. Едва ли мама когда-нибудь испытывала глубокую симпатию к Роману, но точно рассчитывала, что в этом браке я состоюсь как мать и жена. Однако об этом мне сейчас лучше не думать. И без того тошно.

Утром, приведя себя в порядок, я решаю первым делом заехать в офис, а уже потом навестить Матвея. К тому времени он как раз успеет позавтракать. Вчера при мне он так и не притронулся к еде, очевидно, чтобы не расстраивать. Мужественность, оказывается, совершенно не зависит от возраста. Некоторые и после сорока не способны понять, что означает быть настоящим мужчиной.

В офис я вхожу, закованная в броню отчуждения. Роман здесь: видела его машину на парковке. Можно было и не приезжать, ведь стереть моё имя из списка сотрудников компании ему не составило бы труда, но не хочется действовать таким способом. Если Роман потерял связь с цивилизованной реальностью, это не означает, что должна и я. Пусть хотя бы здесь всё будет правильно.

Из кабинета я забираю только личное: блокнот, зарядное устройство и косметичку, где лежат пудреница, антисептик и таблетки от головной боли. С сомнением оглядываю горшок с каланхоэ, стоящий на подоконнике. Я принесла его на вторую неделю своего возвращения в офис вместо погибшего спатифиллума. Хотелось добавить немного уюта в рабочую обстановку. Взять его или оставить?

Я подхожу ближе, примеряясь, и на пышной зелёной верхушке вдруг замечаю проклюнувшееся розовое острие. Осторожно трогаю его пальцем — убедиться, что мне не показалось и малыш-каланхоэ действительно пытается цвести. Это самое настоящее чудо. У мамы без каких-либо усилий цветут орхидеи, фиалки, герань и даже кактусы, но меня её дар садовода обошёл стороной. И вот надо же. Расцвел.

Приняв моментальное решение забрать его с собой, я аккуратно обнимаю рукой фарфоровый горшок, но меня отвлекает стук в дверь. На пороге появляется Вера.

— Привет, Стелл. — Она растерянно переминается с ноги на ногу, выглядя настороженной. — Ты… В смысле… — кивает на бумажный пакет с собранными вещами.

— Увольняюсь, — подсказываю я. — К тебе тоже планирую зайти с заявлением.

С коротким глухим звуком Вера прикрывает за собой дверь и понижает голос до едва различимого:

— Случилось что-то?